Гребень Дяди Нэнси
Шрифт:
— Отлично, — прошипел Прохор. — Все как я люблю…
Выбраться оказалось не так просто — стенки бассейна были наклонными и скользкими. А на краю бассейна стояли уже двое близнецов и громко смеялись. «Почему всем кажется, что если макнуть меня в грязь, то это будет очень смешно?» — подумал Прохор. Еще подумал, что с удовольствием бы придушил близнецов, но вместо попыток детоубийства отвесил шутовской поклон и со всего маху плюхнулся задом в грязь. Взметнувшиеся брызги попали на смеющихся гаденышей, чем вызвали новый приступ гогота. Прохор захватил увесистый
Рядом с бассейном стоял стол с разнообразной едой, накрытой стеклянными крышками. Куски запеченного мяса, груды тушеных овощей, дареная до аппетитной корочки рыба, пирамиды из тонких ломтиков сыра, фигурно нарезанные фрукты. Горы мармеладных мишек. Куски тортов с жирным кремом, ломаный на крупные куски шоколад. Бутылки с пузырящейся газировкой. И что это значило? Подкрепись, пока из тебя не вытекла вся кровь? Или накорми голодных ребятишек? А может это приманка такая? Если бы я был им родной матерью, то несомненно постарался бы их есть полезное брокколи с не менее полезным мясом. Но вроде как у меня другая задача…
Прохор решительно скинул колпаки со всего вредного и сладкого и отскочил от стола.
Решение оказалось верным — близнецы тут же выбрались из своих укрытий и принялись набивать рты сладостями. Чавкая и урча.
— Вот вы и попались, — прошептал Прохор и положил руки им на плечи.
— Да-да-да! — близнецы заплясали вокруг него, корча рожи и кривляясь. «Ненавижу детей», — подумал Прохор, чувствуя как голова начинает кружиться.
— Он молодец, да Рада? — сказал один из близнецов.
— Да, он молодец, Петро, — сказал второй.
Близнецы встали рядом и взялись за руки.
— Говори нам свое желание, — сказали они хором.
Прохор сунул руку в карман и вытащил зеленое яйцо.
— Тут такое дело, пацаны, — Прохор почесал затылок, пытаясь сформулировать свои мысли, которые уже начали путаться то ли от потери крови, то ли от абсурдности всей ситуации. — В общем, мне нужно, чтобы из него вылупился паук.
Рада посмотрел на Петро. Петро посмотрел на Прохора и покачал головой.
— Их должно быть два, — сказал он. — Тебе нужен твой близнец тоже. Рада, достань зеркало!
Рада бросился к стене и сорвал с нее ткань. За ней обнаружилось здоровенное ростовое зеркало в резной деревянной раме. Стекло было мутным, волнистым и в черно-серых пятнах. Рада подскочил к Прохору и за руку подтащил его поближе.
— И что мне делать? — Прохор смотрел на свое отражение. Да уж, выглядел он не очень — весь в грязище и костюм где-то умудрился порвать. Наверное, пока по кустам пробирался…
— Думай про своего брата.
— Про брата?
— Ну, того, у кого второе такое же яйцо.
— А… — Прохор подумал про Остапа. Наверняка
— Прохор? Я думал, ты спишь в ноктюрнете. Ты выглядишь кошмарно! Что-то случилось?
— Все нормально, я в ноктюрнете. Подожди… А ты нет?
— Ты мне звонишь во вотсапу! Как ты это делаешь? Я думал, это невозможно!
— Здесь три змеи и осел жрут соловья на ужин, — сказал Прохор. Хотел он сказать совершенно другое, конечно. Но почему-то изо рта вылетели именно эти слова. — Я шел в гости к хромой собаки, а она кусала двоих иностранцев.
— Что? У тебя правда все нормально? — Остап приблизил лицо к зеркалу вплотную.
— Так, я понял. Ничего я не могу рассказать, — Прохор повернулся в сторону близнецов. — А теперь что?
— Ты уже все сделал! — Петро выхватил яйцо из руки Прохора, сунул его в рот и проглотил. Рада открыл рот, и из его рта выполз здоровенный паук с мохнатыми лапами и прыгнул на голову Прохора. Прохор попытался отшатнуться, но ловкий тарантул или кто он там был по видовой принадлежности, уже прицепился к его волосам и замер.
Зеркало потускнело, снова превращаясь в мутное стекло. Впрочем, мутным стало не только оно, но и весь мир вокруг. Кажется, он начал съеживаться с краев, будто плавился. Близнецы опять засмеялись, но уже как будто издалека. Потом свет мигнул.
Прохор открыл глаза. Кто-то тряс его за плечо.
— Белый господин? — Эдна сидела рядом с ним на брусчатке. А сам он валялся в подворотне, за кустами шумела Рю-де-Бурбон. Он все еще был в ноктюрнете.
— Ох… — Прохор сел и осмотрел себя насколько смог. Костюм был в нескольких местах и покрыт толстым слоем подсохшей грязи в тине и ряске. Из запястья правой руки продолжала тонкой струйкой литься кровь. Дорожка из капель вела к глухой стене, будто он прошел сквозь нее. — А где государство неслыханных сухофруктов?…
— Что? Мсье Прохор?
— А, все понятно, — Прохор попытался подняться на ноги, но не смог. Голова кружилась, адски знобило, ноги отказывались держать. — Похоже, мне надо в прачечную…
Свет снова померк.
Прохор открыл глаза. Больше ничего не болело, вместо пропитанного грязью и кровью костюма, на нем теперь была клетчатая фланелевая пижама. Та самая, в которой он ложился спать. Сводчатый облупленный потолок, на нарах справа — толстяк в трусах и растянутой майке, слева — девушка с растекшейся тушью и в мятом вечернем платье. Храм Возрождения.
— Значит я все-таки умер? — Прохор сел и поискал глазами Барона Субботу. Тот сидел на стуле в высокой спинкой и читал книгу.
— А, прости, я тебя не заметил, — лоа смерти перелистнул страницу. — Ты куда-то торопишься?
— Уже нет.
— Тогда подожди, мне надо дочитать главу, — Барон Суббота закинул ногу на ногу и откинулся на спинку. Прохор пошевелился, чтобы убедиться, что точно нормально себя чувствует и слез с нар. Когда еще будет возможность посмотреть на это место внимательно?