Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Белох Юлиус

А главное, спартанцы наконец нашли подходящего че­ловека для командования флотом. Новый наварх Лисандр, сын Аристокрита, принявший начальство летом этого года, происходил из небогатого дома, который, впрочем, подобно царям, вел свое происхождение от Геракла. Храбрый солдат и один из лучших полководцев того времени, он, однако, своими успехами был обязан главным образом своим ди­пломатическим способностям и умению .подчинять людей своим целям. В продолжение всей своей жизни он не имел других честолюбивых желаний, кроме желания быть полез­ным своему отечеству. Он стоял неизмеримо выше всяких низменных страстей; через его руки прошли миллионы, и он не присвоил себе из них ни одной драхмы. Человек, повеле­вавший почти с неограниченными полномочиями над поло­виной Эллады, умер в бедности.

В то же время отношения к Персии приняли более дру­жественный характер, чем когда-либо. Весною 407 г. в управлении Малой Азией произошла важная перемена; Тис­саферн был отрешен от должности сардского сатрапа и власть его ограничена Карией к югу от Меандра, а сатрапом Сард назначен был Кир, второй сын царя Дария, только что вышедший из отроческого

возраста юноша с возвышенными стремлениями, мечтою которого было носить со временем корону Ахеменидов вместо своего старшего брата Артаксер­кса. Отец поручил ему оказывать пелопоннесцам деятель­ную поддержку, и он скоро понял, что и ради собственных целей ему чрезвычайно важно приобрести надежный оплот в лице Спарты. Дипломатическая уступчивость Лисандра в значительной степени облегчила это сближение; и вот посы­пались персидские субсидии для пелопоннесского флота в таком изобилии, как никогда раньше.

При таких обстоятельствах надежды, которые связыва­лись в Афинах с отплытием многочисленного флота под ко­мандою Алкивиада, остались неосуществленными. Для крупных экспедиций зима вообще была неблагоприятной порой; скоро Алкивиаду пришлось бороться с финансовыми затруднениями, причем не обошлось без тяжелого притесне­ния союзников. Наконец, однажды, когда Алкивиад отпра­вился в какую-то экспедицию, Лисандру удалось нанести поражение афинскому флоту, стоявшему у Нотия для охра­нения Эфеса, причем в его руки попало 15 триер; это была первая неудача на море, которую Афины потерпели за по­следние пять лет (весною 406 г.).

Это было сравнительно ничтожное поражение, нисколь­ко не изменившее положения военных дел; но в Афинах оно произвело тем более сильное впечатление, что там с уверен­ностью ждали великих побед под предводительством Алки­виада. Этим настроением не замедлили воспользоваться многочисленные враги последнего; и они действительно дос­тигли того, что на происшедших непосредственно после по­ражения выборах стратегов Алкивиад не был вновь избран. Гордость не позволяла ему вернуться в Афины, а так как и во флоте его влияние было поколеблено, то он тотчас сло­жил с себя начальство; он слишком высоко поднялся, чтобы подобно обыкновенному полководцу явиться для представ­ления отчета в правильности своих действий. Поэтому он отправился в добровольное изгнание в свои укрепленные замки на Геллеспонте, которые он приобрел в период своего могущества как убежище на случай крайней нужды. Началь­ство над флотом принял Конон из Анафлиста, один из това­рищей Алкивиада по стратегии, утвержденный в должности при выборах на следующий год.

В пелопоннесском флоте также произошла смена воена­чальников; место Лисандра в начале нового служебного года занял Калликратид (середина лета 406 г.). В то же время флот был увеличен до ста сорока триер, и явилась наконец возможность перейти к энергичному наступлению. Пело­поннесцы взяли приступом афинскую крепость близ Дельфиния на Хиосе, затем овладели Метимной на Лесбосе. Ко­нон был слишком слаб, чтобы воспрепятствовать этим успе­хам, потому что его моряки, которым он, вследствие нужды в деньгах, платил жалованье неаккуратно, дезертировали массами, и его флот уменьшился благодаря этому до семи­десяти триер. Наконец Калликратид принудил его к сраже­нию перед Митиленской гаванью; 30 аттических триер было взято, остальные заперты в Митилене. Большого флота, ко­торый так долго господствовал на Эгейском море, более не существовало; с минуты на минуту можно было ожидать падения осажденного города, а от этого, по-видимому, зави­сел исход войны.

Так изменилось положение дел, с тех пор как Алкивиад, менее чем год назад, отплыл для покорения Ионии. Но в Афинах понимали, что необходимо употребить все средства, чтобы предотвратить грозящий удар. Все суда, какие на­шлись в арсенале, были приведены в исправность, и созваны все годные к военной службе жители Аттики; метекам были обещаны права гражданства, рабам — свобода. Для покры­тия расходов расплавили почти все золотые и серебряные жертвенные дары, какие еще оставались в храмах на Акро­поле. Таким образом, снарядили 110 триер; Самос выставил 10 кораблей, из всех частей Эгейского моря созваны были рассеянные там эскадры. По истечении месяца оказалось возможным отправить 150 триер для освобождения Митилены. Узнав об этом, Калликратид разделил свой флот, кото­рый между тем возрос до ста семидесяти триер; 50 кораблей он оставил у Митилены, а сам со ста двадцатью кораблями двинулся навстречу неприятелю. При Аргинусских островах, у южного входа в Лесбосский пролив, произошло морское сражение, величайшее из всех, бывших ранее в течение этой войны, и афиняне еще раз одержали победу. Калликратид пал, 70 его кораблей были потоплены или взяты в плен, ос­тальные спаслись в Хиос и Фокею. Если бы афинские пол­ководцы энергично воспользовались своей победой, они могли бы уничтожить и ту эскадру, которая блокировала Митилену. Но вместо того, чтобы действовать, они держали военный совет; между тем поднялся сильный северный ве­тер, который не только сделал невозможным переход в Ми­тилену, но помешал афинянам даже спасти экипажи своих собственных разбитых бурею кораблей. Благодаря этому пелопоннесцам удалось посадить на корабли свои сухопут­ные войска, погрузить припасы и перевести свою эскадру в Хиос (осень 406 г.).

Но успехи, достигнутые афинянами, все-таки были очень значительны; Конон был спасен, перевес Афин на мо­ре восстановлен. Правда, победа была куплена дорогою це­ной; погибло 25 триер почти со всем экипажем, и эти потери были тем более чувствительны, что экипаж на этот раз со­стоял не из наемных моряков, как бывало прежде, а боль­шею частью из афинских граждан. Скоро распространился слух, что моряки, удержавшиеся на обломках потерпевших крушение кораблей, могли бы быть спасены, если бы страте­ги не бросили их на произвол судьбы. Вследствие этого вое­начальники были отрешены

от должности и вызваны в Афи­ны для объяснений. Они попытались свалить ответствен­ность на триерархов, которым они поручили спасение по­терпевших кораблекрушение, — между прочим, на Фрасибула и Ферамена; но этим они только ухудшили свое поло­жение, потому что теперь Ферамен и его товарищи ради соб­ственного спасения принуждены были выступить с обвине­нием против стратегов. Они без труда сумели доказать, что приказ о спасении потерпевших кораблекрушение был по­лучен ими лишь тогда, когда разыгравшаяся буря сделала невозможной какую бы то ни было попытку к спасению, и, таким образом, в свою очередь свалили ответственность с себя на стратегов. Озлобление народа против последних росло с каждым часом; решено было не передавать их дела суду, а рассмотреть его в самом Народном собрании. После двух бурных заседаний произнесен был приговор, против обыкновения — не о каждом обвиняемом в отдельности, а обо всех вместе; они были приговорены к смерти и конфи­скации имущества. Из восьми стратегов, командовавших флотом при Аргинусских островах, двое, Протомах и Аристоген, сознавая грозящую им опасность, не решились даже явиться на суд народный; остальные шесть были казнены. Это были: Перикл, сын великого Перикла и Аспасии, Фра­силл, один из вождей демократического восстания на Само­се, затем Диомедонт, Лисий, Эрасинид и Аристократ, — все убежденные демократы и заслуженные офицеры, которые после блестящей победы, только что спасшей владычество Афин, могли, конечно, рассчитывать на более мягкий приго­вор, даже если они действительно не сделали всего возмож­ного для спасения своих погибавших солдат. Так взглянул на дело Сократ, заседавший в рядах пританов во время роково­го голосования; к тому же убеждению скоро пришло и об­щественное мнение Афин. Осуждение полководцев возбуж­денной чернью психологически можно понять, а, следова­тельно, и простить; но оно остается позором для Афин или, вернее, для того государственного строя, при котором были возможны такие явления.

Политические мотивы, по-видимому, не играли никакой роли при осуждении полководцев. Но партия Алкивиада, конечно, не преминула воспользоваться гибелью стратегов, которые предыдущей весною лишили Алкивиада и его дру­зей их руководящего положения. В Афинах оживленно об­суждали вопрос о возвращении Алкивиада, и если эта агита­ция вследствие страха толпы перед тиранией оказалась без­успешной, то по крайней мере друг Алкивиада Адеймант попал в число новых стратегов, которые были избраны для замещения казненных полководцев. Избран был также Фе­рамен, но его избрание при поверке в гелиее признано не­действительным. Руководящее влияние в Афинах по-преж­нему принадлежало Клеофонту. Во главе флота стали Конон, Адеймант и Филокл; весною им в помощь избрали еще но­вых трех стратегов, Менандра и Тидея, которые уже раньше командовали в Сицилии, и Кефисодота, который теперь вы­ступает на сцену впервые. Полководцы должны были еже­дневно чередоваться во власти, благодаря чему, разумеется, исчезало всякое единство в командовании.

В Спарте аргинусская катастрофа должна была произве­сти еще более глубокое впечатление, чем некогда поражение при Кизике. Тогда пелопоннесцы потеряли только пустые корабли; теперь урон составлял 70 с лишком триер со всем экипажем — около 14 тыс. человек: еще ни одно сражение в течение этой войны не стоило даже приблизительно такого количества жертв. И особенно тяжело пострадала сама Спарта, потому что из выставленных ею десяти судов только одному удалось спастись. Между тем силы Афин казались неистощимыми, и конец войны — более далеким, чем когда-либо. Поэтому решено было снова предложить мир, — разу­меется, опять под единственно возможным условием сохра­нения status quo. Но теперь, после новой блестящей победы, Клеофонт был менее, чем когда-либо, склонен согласиться на мир, который восстановлял владения Афин не в полном объеме; по его настоянию предложения спартанцев были отвергнуты.

Кир и ионийские союзники пелопоннесцев потребовали теперь, чтобы во главе флота снова был поставлен Лисандр, единственный человек, который до сих пор оказался способ­ным руководить морской войною; и Спарта не могла отка­зать в исполнении этого требования. Правда, существовал закон, в силу которого никто не имел права быть навархом более чем один раз в жизни; но этот закон обошли, дав Лисандру только полномочия, но не титул наварха. Щедрые субсидии, которые Лисандр получал от Кира, дали ему воз­можность возместить потери, понесенные флотом при Аргинусских островах; однако приготовления потребовали нема­ло времени, и только поздним летом 405 г. пелопоннесский флот был снова в состоянии перейти к наступательным дей­ствиям. Он направился к Геллеспонту и здесь приступом взял Лампсак. Афиняне тотчас последовали за Лисандром и остановились напротив Лампсака, у берега фракийского Херсонеса, на открытом рейде Эгоспотам; полагаясь на свою большую опытность в морском деле, они не сочли нужным опереться на какой-нибудь укрепленный пункт. По силе оба противника были приблизительно равны; у афинян было 180, у пелопоннесцев около двухсот триер; тем не менее Ли­сандр не решился принять битву, которую предлагал ему неприятель, и остался со своими кораблями под стенами Лампсака. Лишь на пятый день он неожиданно перешел в наступление, как раз в то время, когда афиняне, обманутые его медлительностью, рассеялись по берегу. Пелопоннес­ский флот быстро прошел узкий пролив; афиняне не успели посадить войско на корабли или даже выстроиться в боевом порядке. Таким образом, афинский флот почти без сопро­тивления сделался добычей неприятеля; спаслось только 20 кораблей со стратегом Кононом. Большая часть экипажа остальных судов нашла убежище в Сеете и других городах Херсонеса; и все-таки победитель взял в плен несколько ты­сяч человек. Оказавшихся между ними афинян, числом 3000 человек, Лисандр казнил в Лампсаке в отместку за жес­токости, совершенные афинянами над пелопоннесскими пленными. Пощажен был один Адеймант, — как думали, за то, что он выдал флот Лисандру.