Греция
Шрифт:
Это не просто замысел полный поэтического изящества. Я усматриваю в нем также своего рода Восхваление. В местности, страдавшей вплоть до вчерашнего дня от отсутствия воды, этот праздник, наряду с обретением Воды, обретает также смысл некоего Благодарения. Это нечто схожее с религиозными литаниями с целью вызова дождя…
Похожий замысел я нахожу появился и у арабских кочевников, живших в африканской пустыне под кошмарной угрозой Жажды, после того после того, как они стали властелинами Испании, – замысел возвеличить как самое драгоценное свое завоевание Воду. Действительно, те, кто бывал в сказочном дворце Альгамбры в Гранаде, почувствовали, что обильные воды, которые то образуют симметричные голубые поверхности, то устремляются в танце от патио и цветников, то певуче журчат среди зарослей, не являются просто декоративным элементом,
Как хорошо, что для проведения Праздника Воды не стали прибегать к легким и эффектным средствам, которые придали бы ему, возможно, более выразительный характер, а «низвели» этот Праздник на уровень народного гуляния, обратившись для интерпретации и восхваления к Танцовщицам.
Танец – не только древнейший и священный вид искусства, посредством которого первобытные люди выказывали самые глубокие и основные чувства – радость и боль, страсть и ее удовлетворение – и почитали то, что было для них божественным. Танец был также Искусством, которое более полно и живо, чем какое-либо иное искусство, способно отобразить и воссоздать две великие изначальные, нерасторжимые и противоборствующие стихии – Огонь и Воду.
Поэзия способна только описать и восславить Огонь и Воду, скульптура – только выразить их символически, живопись – только отобразить их статически, а танец, который есть движение, выражает их.
В быстрых, гармоничных вздрагиваниях рук и воздушных одеяний «Принцесс Ритма», как назвали танцовщиц, видели языки пламени, которые непрестанно тянутся, изгибаются, взмывают вверх и извиваются, видели взлеты водных струй в извивании их гибких тел, устраняющих закон тяготения, видели порывистые низвержения водопадов в их прыжках, бурление источников в их кружениях и змеистые извивания рек в их изгибающихся движениях…
Кроме того, я рад, что за осуществление этого танцевального зрелища взялась Кула Працика со своим Балетом. Я пишу эти строки, еще не зная, в каких пластических образах, передадут они ощущение нимф и нереид, и каким образом оживят перед нами прекраснейший Дух Воды. Зная, однако, с каким священным восторгом и с какой глубокой верой Кула Працика воспитывает и обучает Искусству Танца и уже оценив ранее эстетическую – я бы сказал даже духовную – форму ее танцевальных выступлений, я уверен, что зрелище, которое она подарит нам на берегу Марафонского озера, будет гармонировать с окружающей природной средой и будет достойно символического смысла Праздника…
Там, где стоял древний Орхомен…
В Ливадии, под старинными, изъеденными временем мостами катит свои воды Теркина. На улицах здесь журчат ручьи, а на площадях болтают фонтаны. У входа в город под огромными деревьями бегут пенистые воды небольшого потока. Вода – очарование Ливадии.
В древности вода придавала ей иной характер. Тогда вода была значительно обильнее, и древние, наделявшие все сверхъестественными особенностями, окружили Ливадию и ее окрестности атмосферой таинственности. Два источника, которые вытекали из скал и снабжали водой Теркину, наделили силой отнимать и снова возвращать людям память. Эти источники – Лета-Забвение и Мнемосина-Память. Копаида, распростершая бескрайнее озеро неподвижных блестящих вод, придавала им особую привлекательность. Было известно, что ее воды выходят из таинственных расселин в земле, которые люди искали с древнейших времен, чтобы расширить расселины и сделать то, что сделано уже в наше время – осушить озеро и заниматься на его огромных площадях земледелием. В разных местах до сих пор сохранились следы работ, которые начали гомеровские минии и продолжил во времена Александра Великого механик Кратет …
Ныне воды придают Ливадии мирный и приятный облик. Шелест листвы деревьев, склонившихся к водам Теркины, уже не обладает той будоражащей таинственностью, которую ощущали древние, направляясь к прорицалищу Трофония, которое находилось на уровне диких скал. Прежде, чем услышать голос божества, нужно было пройти ряд устрашающих испытаний. В нынешней
Крепость, развалины которой подобны сдавленному угрожающему крику среди окружающей мирной атмосферы, была акрополем. Она располагала двумя поясами стен, множеством башен и имела вид неприступной сторожевой башни. Внизу видны светлая зеленая равнина, вдали – рыжеватая голая гора Аконтий, большая дорогая, ведущая на север, и ряд холмов, каждый из которых увенчан небольшой одинокой прямоугольной башней, которые византийцы называли «факелами», поскольку использовали их для передачи огненных сигналов, которыми посылали известия из отдаленных концов империи в Царьград…
Вид этой плодородной и мирной земли объясняет, почему каталонские завоеватели вонзили свои когти в Ливадию. Здесь они находились в самом сердце Греции и могли, подобно орлам, господствовать над всем до самого горизонта.
Их можно представить себе, находясь среди развалин их крепости. «Это были», пишет Шлюмберже 24 , «мужи железные, жилистые и отважные до умопомрачения. Основным их оружием был длинный меч, которым они сражались обеими руками. Почти у всех их был небольшой щит и три-четыре закаленные в огне стрелы, которые они выпускали с потрясающей ловкостью и силой. Говорят, что этими стрелами они пронзали насквозь человека или его коня. В сражениях их голову защищал тяжелый шлем…»
24
Леон-Гюстав Шлюмберже (1844–1929) – французский византинист, историк и археолог.
Таковы были эти воители, владевшие Ливадией, повергая в ужас греческое население, в памяти которого они остались до сих пор, словно легенда о гневе Божьем…
От железнодорожной станции Ливадии прямая, как стрела, белая дорога ведет к Орхомену. Равнина, по которой я ехал к нему, была золотисто-зеленой в свете полуденного солнца. Аисты с косыми, напоминающими ножницы крыльями медленно опускались на землю, словно сдувающиеся шары. Время от времени появлялись густые заросли тростника. В древности из них делали знаменитые орхоменские флейты. Небольшая возвышенность, видневшаяся наполовину за деревьями в садах, указывала место, где похоронили воинов Архелая, разгромленного римским полководцем Суллой. Два эти воспоминания о песне и о смерти – почти все, что осталось от богатого древнего Орхомена. Сегодня на месте его находится селение Скрипу. Эта деревня словно утопает в грязи и в воде. Воды текут отовсюду, и небольшой канал с античным названием Кефис проходит среди домов под старым мостом. В деревне множество деревьев, а на ее верандах цветут цветы – гвоздики, фиалки и гиацинты. С этих благоуханных веранд открывается вид далеко на равнину и на гряды высоких гор на горизонте.
Я проехал через всю деревню, чтобы увидеть древности Орхомена в сопровождении отца Агафангела из монастыря Преподобного Луки. Эти древности – тесаные камни крепостных стен и фундаменты домов – не представляют никакого интереса, разве что для археологов. Исключение составляет купольная гробница в виде улья, напоминающая «Гробницу Агамемнона» в Микенах и датируемая тем же временем. Находится она в основании скалы и очень хорошо сохранилась. На потолке небольшой темной комнаты, соседствующей с купольным помещением, до сих пор видны небольшие мраморные плиты с прекрасными рельефами – розетты, спирали и пальметты. Однако более всего мне хотелось увидеть древний Источник Харит. Уже само его название пело внутри меня: Источник Харит, Источник Харит!… Слова обладают для меня особым волшебством. Помню, как-то раз, путешествуя по Португалии, я сделал большой круг среди летней жары, чтобы побыть час у воспетого Камоэнсом источника под названием «Фонтан Любви». Я читал, что Харит чтили в Орхомене особо, и что в честь их близ источника всякий раз на празднике Харит устраивали мусические состязания.