Грех и чувствительность, Энок Сюзанна

Грех и чувствительность

на обложку

Энок Сюзанна

Шрифт:

Но ей придется довериться ему еще хотя бы один раз. После того, как все вокруг рассуждали о приключениях, и о том, что ей позволяли делать, когда она была ребенком, у девушки возникла одна идея. Элинор улыбнулась, направляясь обратно в утреннюю комнату, к стоявшему там маленькому письменному столу. У нее будет собственное приключение. Теперь все, что ей нужно — это смелость, чтобы попросить Валентина помочь ей добиться этого, и, самое важное, суметь пройти через это вместе с ним.

Валентин отправил одного из грумов доставить письмо Кобб-Хардингу, а сам прогуливался недалеко по улице, чтобы понаблюдать и увидеть, что произойдет потом. Как он и ожидал, через десять минут Стивен Кобб-Хардинг в ураганном темпе выскочил

из дома, понесся к своей крошечной конюшне, взобрался на лошадь и с грохотом поскакал в направлении Пэлл-Мэлл [14] . Следуя за ним на благоразумном расстоянии, Валентин позволил себе мрачно улыбнуться. Он видел, как этот дурак бродил из одного клуба в другой, очевидно, пытаясь проверить, продали его расписки кому-нибудь или нет. Ответы должны были быть опустошающими. И поскольку маркиз был заинтересован в этом, каждая унция агонии и тревоги была весьма заслужена этим негодяем.

Пэлл-Мэлл (Pall Mall) — улица в центре Лондона, на которой расположены известные клубы джентльменов.

Сейчас Кобб-Хардинг мог кричать и проклинать всех и вся, изливать свою ярость на небеса, но он почти ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию. Хотя Валентин и не сказал ничего об этом Элинор, но он заботился вовсе не о каждой наивной дебютантке в Лондоне; его интерес заключался в том, чтобы избавить от неприятностей ее саму и ее репутацию.

И поэтому его письмо к Кобб-Хардингу было кратким. Он должен заплатить, или покинуть страну. А если в течение месяца, во время которого он будет оставаться в Англии, этот болван снова подойдет к девушке или скажет хотя бы одно слово ей или кому-то из ее семьи, то в тот же день он окажется в тюрьме для должников или на борту баржи с преступниками. Если Валентин сможет это устроить. Долг в двадцать три тысячи фунтов, без какой-либо надежды выплатить его — это серьезное преступление.

Когда Стивен не появился из «Уайтс», Валентин подошел ближе к клубу. Кобб-Хардинг сидел у эркера [15] , распивая бутылку бурбона. Несомненно, ему пришлось заплатить за нее наличными.

Валентин мрачно улыбнулся. Он, как правило, не разрушал жизни других мужчин; маркиз не слишком интересовался большинством из них, чтобы затруднять себя этим. Однако этот определенный мужчина влез прямо в середину его дружеских отношений. А может быть даже сверх этого, хотя Валентин и не мог придумать, как это назвать. Все, что имело значение — это то, что Стивен Кобб-Хардинг уберется с глаз долой. Навсегда.

Эркер — часть комнаты, выступающая из плоскости стены, снабженная окном или несколькими окнами или остекленная по всему периметру.

Валентин не собирался стоять и наблюдать, как другой человек ищет забвения в выпивке, так что маркиз вернулся к Яго и запрыгнул в седло. Его возможности для другого времяпровождения в это время дня были ограничены. Никакой игры по-крупному сейчас в клубах не найти, в Парламенте сегодня не было дневных сессий, и каждая из леди, чьей компании он мог бы пожелать, навещала сейчас своих друзей.

Нахмурившись, Валентин повернул Яго домой. Он не желал никакой женской компании уже больше недели. Нет, это было не совсем правдой, потому что он становился твердым практически каждый раз, когда вызывал в своем воображении образ Элинор Гриффин, что случалось с тревожащей частотой. Ни один порядочный распутник не тратит так много времени и усилий на одну женщину, и особенно на ту, чью благосклонность он не может и надеяться завоевать, а в здравом

уме никогда и не попытается этого сделать. Все это было смешно.

Если бы не его идиотский долг Мельбурну, он мог бы отправиться и устроить свидание с Лидией или леди Даннинг, или любой из двух дюжин других красоток, которых он заманивал в свои сети на протяжении прошлого или позапрошлого Сезонов. Но в настоящий момент Валентин не мог это себе представить. Он не мог вообразить, что его удовлетворит одна из них, в то время как Элинор все еще бродит по Лондону в поисках идеального приключения и ввязывается в Бог знает какие неприятности.

Вот в чем дело, решил он. Не в том, что он не может перестать думать о ней, а в том, что ему не терпится выплатить свой долг и жить дальше. А единственный способ, которым он мог избавиться от обязательств перед Мельбурном, — это прекратить проказы Элинор. И единственный способ, каким он может сделать это, — помочь ей найти ее приключение и мужа.

— Черт, черт бы все побрал, — пробормотал маркиз, повернув к дому.

Его беспокоило гораздо больше, чем он хотел признать, то, что до вечера у Бельмонта Элинор могла рассматривать Стивена Кобб-Хардинга в качестве потенциального супруга. Они потанцевали вместе, поболтали о разных пустяках на протяжении одного дня, и она сочла его подходящей парой. Этот сценарий закончился не слишком хорошо, и Валентин не испытывал сожалений по этому поводу.

Она не назвала ему каких-либо других потенциальных кандидатов для того, чтобы он мог рассмотреть их, и Валентин задумался почему. Да, он, скорее всего, высмеял бы их, но как она могла ожидать от него обратного? Большинство молодых, неженатых джентльменов не годились ни на что, кроме шуток над ними. И они определенно не были достаточно хороши для нее.

— Что? — громко спросил он себя, нахмурившись. Откуда взялась эта мысль? Мужчина недостаточно хорош для какой-то женщины? Такой женщины не существует. За исключением того, что она, несомненно, существовала.

— Хоббс, — спросил маркиз, когда дворецкий открыл для него парадную дверь Корбетт-Хауса, — знаем ли мы каких-нибудь молодых, привлекательных холостяков, которые могут понравиться молодой леди, ищущей приключений?

— Вы, милорд, подойдете, — немедленно ответил Хоббс, принимая его сюртук, шляпу и перчатки и ногой закрывая дверь.

Валентин фыркнул.

— Я сказал «молодые». Мне уже тридцать два. И я, вероятно, забыл добавить к списку «правильного поведения».

— Ох. В этом случае, лорд Закери или лорд Шарлемань? Граф Эвертон? Роджер Нолевилл? Стивен Кобб-Хардинг? Томас Честерфилд? Томас Атертон? Лорд Вэрфилд? Джон Фиц…

— Вполне достаточно, — прервал его Валентин. — Ты мог бы ответить на мой вопрос такими словами как «очень много, милорд» или «почти дюжину, милорд». Я не просил долго и скучно перечислять мне их имена.

— Мои извинения, милорд. Есть очень много молодых джентльменов, которые подходят под это описание, милорд.

— Убирайся прочь.

Хоббс поклонился и направился по боковому коридору в сторону жилых помещений для прислуги.

— Немедленно, милорд.

— Подожди минуту.

Дворецкий спокойно повернулся, его невозмутимое выражение лица не изменилось.

— Да, милорд?

— Есть какие-нибудь новости?

— Вы получили очень много писем и визитных карточек, милорд.

— Неужели ты и Мэттьюз объединились, чтобы прикончить меня, доведя до удара?

— Я не был осведомлен о том, что ваш камердинер пытается прикончить вас, милорд. Я поговорю с ним об этом.

Ага, значит, они работают по отдельности, во всяком случае, работали до этого момента.