Грех извне
Шрифт:
Впереди, на возвышении алтарь с чашей. Старожилы Имирта не врали. Во внешнем мире используют чаши из металла.
Здесь это был бронзовый кубок, украшенный мутными камнями. Металл зеленел в углублениях, как бы часто и тщательно его не протирали и полировали. Чаша находилась посреди алтаря, с накинутой на нем красной тканью. На покрывале угадывался какой-то орнамент, но его назначения Назгал не понимал. Возможно, он впервые в жизни видел буквы.
Чуть с боку от алтаря находилась кафедра, с которой священник обращался к прихожанам. Сейчас она пустовала,
Внутреннюю часть храма закрывала деревянная ширма, которую убирали во время особых церемоний. Даже Назгал знал, что в ту часть храма запрещено ступать посторонним. Не знал он только того, что там скрывается. В родной деревне за алтарем часовни хранилась церемониальная утварь, казна часовни, книга.
Подойдя к возвышению, Лагор упал на колени. Удар столь сильный, что рожденное эхо потревожило переплетения эфирного тумана под потолком. На вошедших робко посмотрели, служки обменялись таинственными шепотками и вернулись к прерванным занятиям.
Эти шаги до алтаря дались начальнику тяжело. Остановиться, осесть – какое облегчение. Ему следовало бы стоять, чтобы не оскорбить Хранителя потворствованием собственной слабости.
Лагор склонил голову и глухо закашлялся. Он пытался подавить кашель, но демон внутри него явно страдал от близкого нахождения со священным предметом. В самом сердце дома Хранителя.
Следовавшие за начальником воины медленно осели на колени. В полушаге от командира. Назгал расположился позади всех, как наименее ценный член отряда. Он склонил голову, как все, но глаза его обшаривали окрестности. Первоначальный страх отступил, в пустой головке опять забегали мысли о выживании.
Пусть это дом Хранителя, но Назгал ни в чем перед ним не провинился. А это строение всего лишь чудесное творение служителей Его. Да, они владели таинственной магией, позволившей возвести все это. При этом они остались людьми.
Людского следовало бояться. Ведь Назгал сейчас не во внешнем мире, полном злых духов и демонов. Во внутреннем мире, переступив порог людского обиталища, опасаться приходится иного.
Со своего места Назгал видел немного. Задрать голову и таращиться, он не смел. Видел только длинные одеяния прислужников, концы веревок, что служили им вместо пояса. Служители почти все ходили босиком, лишь старшие из них надевали сандалии.
Зачем им это? Ведь пол такой холодный.
Некоторые служители ходили с явным трудом. Со всех сторон доносились легкие покашливания. Тишину нарушало шуршания пламени, ползущего по телу факела. Огонь обжирался углем в жаровне, требовал еще, но давал так мало тепла и света за службу. Его подачек едва хватало, чтобы обогреть стоящего на кафедре священника.
Появление высшего служителя Хранителя, ознаменовалось перестуком каблучков по каменному полу. Священник семенил из своей каморки, звук его шагов не походил на тяжелые, размашистые удары сапог воинов. Те словно вбивали подошвы в камень, будто ненавидели мостовую, стремились разбить ее и сокрушить.
Самого священника Назгал не видел, но его нюха коснулся
Смотреть на священника не возбранялось, но сейчас все воины склонили головы в знаке покорности. И должно им думать о возвышенном, о покаянии. Ведь за каждым ползет вереница мертвецов. Отделаться от внимания убитых, очистить руки убийц способен только священник.
Ритуал будет иметь успех, если воины искренне покаются. Назгал не знал, что там думают старшие товарищи, но самому ему каяться не в чем. Весь его успех в прошлом бою заключался в удачном падении под ноги врага. Последовавшего за этим ударом древка копья по хребтине.
Зато он сбил воина с ног, что открыло его для удара кого-то из отряда Лагора. Кого точно, Назгал не знал. Тот воин небось гниет, брошенный на месте сражения.
Но положено думать о благости. Назгал пытался, но его отвлек разговор начальника со священником.
– Кто ты, явившийся в обагренном кровью доспехе в дом благодетеля нашего?
Голос священника громкий, но умеренный, полный внутренней силы, скованной самоконтролем. Возраст по голосу не угадать, а сами слова показались Назгалу удивительными. Речь из-за этого выглядела невнятным кудахтаньем.
– Эснин рода Лагор, всадник короля нашего Эссета Одноглазого.
На последних словах Лагор не сдержал кашель.
– С чем ты прибыл в дом Хранителя?
– Мне необходимо освободить от клятвы связывания воинов. Пути наши расходятся, воинское бремя осталось в прошлом. Пора сложить оружие, принять мир. Очистить руки и души от пролитой крови.
– Сложная задача, но долг мой поспособствовать выполнению. Чего бы мне это ни стоило!
– Благодарю, служитель, – Лагор был искренним.
– Поднимись, следуй за мной.
Судя по звуку, сам он подняться уже не мог. Вес брони и грехов притягивал его к земле. Духи могли бы протянуть цепкие руки даже через храмовый камень, утянуть воина в темные, стоячие воды царства Первого врага.
Назгал услышал шелест ткани, а затем раздались шаги. Служители бросились на помощь всаднику, поднимая его. Им удалось оторвать усыхающее тело, освободить от объятий смерти. Уже сам, едва переступая ноги, Лагор пошел за священником в исповедальню.
Воины остались на месте, все так же склонив голову и каясь в грехах.
Наверняка существовала четко расписанная процедура, коей следует придерживаться. Назгал об этом не знал. Спросить ни у кого не мог. А другие воины наверняка не придерживались подобных правил. Ведя жизнь удальцов, они вообще мало уделяли внимания дисциплине, если это не касалось воинских упражнений.
Камень холодил колени, мышцы затекали. Назгал терпел, боясь шевельнуться. В массивном чреве храма любой звук преображался, разбиваясь о стены, дробясь на громоздкие осколки. Воины перед ним замерли в почтительном ожидании. Или же отдыхали, поход отнял много сил, много товарищей. У воинов кровоточили раны. От них веяло смертью.