Грех
Шрифт:
– Что, и тело нашли? – поинтересовался Валерий Павлович.
– Тела не нашли. Вот все, что от него осталось, – продемонстрировал Нежин еще одну фотографию.
В изображении отдаленно угадывались останки дорогущих часов «Ролекс», которые имел обыкновение носить иеромонах.
– Так больше ничего и не осталось?
– Ну, еще лужица расплавленного серебра – предположительно от панагии, которую носил архимандрит. Так что почти со стопроцентной уверенностью можно сказать, что он превратился в пепел и с дымом поднялся к небесам.
– Чтобы потом
– А вот это уже сто процентов. Потому как открылось еще одно очень интересное обстоятельство. За день до пожара на свечном заводе «правая рука» Филарета…
– Десница, в смысле, – вставил Валерий Павлович.
– Не понял?
– Ну, это так «правая рука» по-старославянски называется – десница. Ты что, не слышал: «десница Господня», «посадить одесную»?
– Слышал, конечно. Но из-за этой службы все умные слова забываются. У меня сейчас в голове одна протокольная лексика присутствует.
– Ну так что «правая рука» Филарета?
– Отец Меркурий заказным письмом за день до пожара отправил в Патриархию покаянное послание. Мол, он знал о финансовых нарушениях и махинациях, которые творит в монастыре архимандрит, но пытался его усовестить, призывал покаяться. А тот упорствовал.
– Короче, отец Меркурий написал на Филарета донос, если выражаться протокольным языком?
– Именно донос. И теперь вот что получается. В Патриархии прегрешения архимандрита признают, на это Меркурий и документы представил. Вроде бы выходит, что Филарет осознал, что впал в смертные грехи, и решил вот таким вот нетривиальным способом покарать себя. Поджег свечной завод и сгорел вместе с ним, почему-то прихватив с собой на тот свет майора Крапивина. Нашлись и свидетели, которые показали, что это архимандрит вроде бы киллеров нанял, чтобы священников, знавших о его махинациях, убрать.
– Бред полный получается.
– И я говорю – бред. Но только ни церковное начальство, ни мое так не считает. Мне прямым текстом сказали, что дело это никогда до суда не дойдет. На него все время будут продлевать и продлевать сроки расследования, до бесконечности. И огласки никакой не будет. Хорошо, что еще никому в голову не пришла идея объявить архимандрита мучеником, который сгорел, пытаясь потушить пожар. Все, перспектив никаких – дым в небо, концы в воду. А отца Меркурия, скорее всего, когда траур по архимандриту окончится, назначат настоятелем монастыря.
– А ты кофе-то пей, пей. Хороший получился.
– Начальство мне сказало в отпуск уходить, – совсем упавшим голосом произнес Нежин, отхлебывая остывший кофе.
– Может, плюнь на все и отдохни? Чего головой о стенку биться? Пусть уж Господь со священниками разбирается: кого в рай, кого в ад. Не нам, мирским людям, в церковные дела лезть.
– Не могу я так, – признался Нежин. – Убийство есть убийство. И неважно, кого убили – бомжа возле подъезда или священника.
– У тебя есть зацепки?
– Есть, – тут же отозвался Николай. – Мужик тот, что меня вырубил возле скита убитого монаха-отшельника.
– Думаешь,
– Загадка он для меня. В то, что он убийца, не верю.
– Это почему? Опера, тебя то бишь, он грамотно вырубил. Рука не дрогнула. Значит, жалости в нем немного.
– Знаете, мне кажется, что он тоже мент.
– Ну, ты даешь. Тогда чего он на тебя набросился?
– Нутром чую, что мент. Он же, когда уходил, «табель» мой не подобрал и удостоверения не тронул. Уголовник первым же делом, чтобы мне напакостить, ствол бы забрал и ксиву.
– Конечно, за это с оперативника первый спрос.
– А он все это оставил. Значит, не хотел мне подлянку делать. А вырубил меня, потому что не было у него времени, а может, и желания, что-то важное объяснять. – Нежин огляделся и понизил голос: – Я вот что подумал, – перешел он уже на шепот, – вы, конечно же, слышали, что вроде бы существует такая тайная организация по борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти и входят в нее честные офицеры из силовых ведомств. Так вот, мне кажется, что этот мужик из них. Теперь они и за церковников продажных взялись.
Зимов внимательно посмотрел на Нежина.
– А ведь ты это с языка у меня снял, – усмехнулся он. – Давно я с тобой хотел поговорить на эту тему. Да все сомневался.
– Во мне?
– Ну как тебе сказать…
Службу отпевания архимандрита Филарета проводили скромно. Все-таки в городе ходило много слухов, домыслов – один фантастичнее другого. Пришли только те, кто случайно узнал о времени. Поскольку тела не нашли, то и гроба не было. Вел службу отец Меркурий, к которому перешло после покойного управление монастырем.
Неровно горели, брызгая расплавленным воском, свечи, и прихожане перешептывались, что, мол, это не к добру – по народным поверьям считается, если церковная свеча скворчит, то в ней черт сгорает. А чертей в главном храме монастыря водилось множество. Зычно звучал голос отца Меркурия, отражался от сводов. Грустными глазами с купола на происходящее внизу смотрели любовно нарисованные братом Нафанаилом Спаситель и Богоматерь. Благовонный дымок вырывался из позвякивающего кадила. Золотились одеяния священников.
Возможно, все бы прошло чинно, благородно, но все благолепие испортил один из нищих, побирающийся у монастырских ворот, – юродивый Пашка. К юродивым в России исторически трепетное отношение, им разрешается говорить то, что другим нельзя. Ведь считается, что временами устами сумасшедшего со смертными разговаривает сам Бог. А Пашка и был самым настоящим сумасшедшим от рождения. Как-то застрял на умственном уровне шестилетнего малыша и так дальше не пошел в своем развитии. Ходил во всяком отрепье, хотя люди давали ему и пристойную одежду. Питался чем Бог пошлет. Кто булочку даст, кто пакет чипсов, а кто и колбасу с овощами купит.