Грехи ангелов
Шрифт:
— Боже мой, — воскликнул Ричард с оттенком раздражения, — как бы мне хотелось иметь отличный голос! Может быть, и я в этой жизни чего-нибудь добился бы.
Взглянув на него, Люси вдруг почувствовала себя виноватой.
— Прости! — воскликнула она. — Я не имела в виду ничего обидного для тебя. Я только хотела сказать, что главная роль означает кучу денег…
По меньшей мере тысячу фунтов в неделю. От подобной цифры у нее кружилась голова.
— Я уже все для себя решил, Люси…
Он взглянул на нее с упреком, и она пожалела о сказанном.
— У тебя есть на сегодня какие-нибудь планы? — робко поинтересовалась она, чтобы переменить тему, хотя заранее знала
Ричард устало улыбнулся.
— Пожалуй, снова буду звонить моему расторопному агенту, — хмыкнул он. — Посмотрим, может быть, он подкинет мне что-нибудь интересное.
Между тем оба они понимали, что, если бы только у Нэда нашлось что-нибудь для Ричарда, он бы давно уже позвонил. Но вот уже шесть месяцев, как от Нэда ничего. Ни одного предложения. Даже самой завалящей рекламной халтуры.
— Ну да ладно, — по возможности бодро продолжал Ричард. — Я тоже не буду сидеть сложа руки. Достану у агентов театральные бюллетени и поищу, нет ли каких прослушиваний…. — Он плюхнулся в кресло и проговорил в шутливо-печальном тоне: — Господи, кажется, сто лет прошло, как я прогуливался по святым булыжникам «Главной улицы» и подпирал стойку бара в «Возвращении бродяги»… — Он покачал головой. — И ведь подумать только, мне даже не дали произнести там ни одного слова. Вся моя гениальная роль состояла в том, что я ухмыльнулся знаменитой Бет Линч и глупо кивнул, когда она подала мне пинту пива, которое, между нами говоря, было похоже на мочу… — Его голос задрожал. — Всего один поганенький эпизод…
— Но ведь ты снялся в январе в рекламе для «Америкэн экспресс»! — воскликнула Люси.
— Спасибо тебе, Люси, моя дорогая и любимая, что напомнила мне об этой прибыльной работенке протяженностью в тридцать секунд, которую мне удалось получить за четыре года, — вздохнул он.
В какой-то момент ему даже захотелось остаться одному: до того муторно сделалось на душе.
Люси осторожно посматривала на его склоненную голову и понимала, что уже все сказано. Но, когда Ричард снова взглянул на нее, она поразилась нахлынувшему на нее радостному чувству и подумала о том, какое у него удивительно родное лицо — немного грустное, нежное и любимое.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— Знаю, — спокойно ответил он. — Но лучше бы ты занялась подготовкой к прослушиванию…
— А что ты собираешься делать?
— Что я собираюсь делать? — повторил он. — Пробегусь по магазинам. Надеюсь ухватить несколько моих любимых сандвичей. Может, с сыром. Может, с ветчиной, томатным соусом или горчицей. Возьму их с собой в мое любимое заведение, где, если удастся, заработаю несколько баксов. Ну, а потом вернусь к своей старой доброй раздолбанной «Олимпии», чтобы отстучать на ней несколько строчек о восхитительной жизни безработного актера.
— Не забудь обо мне.
— Я всегда о тебе помню.
— Что-то должно случиться, Ричард… — проговорила Люси. — Я это чувствую.
— Что-нибудь постоянно случается, — договорил он за нее. — Рано или поздно… Вот только вопрос: почему всегда поздно и никогда рано? — Когда она хотела что-то сказать, он нетерпеливо замотал головой. — Нет, не отвечай!.. А теперь не лучше ли тебе поторопиться?
Люси скрылась в спальне, а он без особого энтузиазма переключил внимание на листок бумаги, который взял с письменного стола. Это был прескучный список необходимых покупок, составленный им поутру. Этот самый список окончательно доконал его.
С каждым прошедшим днем Ричард почти физически ощущал, как отчаяние проникает в клетки его тела. Со все большим трудом он просыпался по утрам, не находя в своей душе ничего, кроме знакомого беспокойства.
Вообще говоря, ему и раньше приходилось продираться сквозь подобные мрачные периоды. Конечно, он и читал, и слышал о тех невзгодах, которые обычно выпадают на долю драматического актера. Ричард прекрасно понимал, что его участь — тащиться по этой безрадостной дороге актерской судьбы, но это мало утешало. Никто не знал, когда наступит просвет. Да и наступит ли вообще…
Ричард посмотрел на свою «Олимпию» — допотопную пишущую машинку, стоявшую на столе у стены. Записывать все, что происходит, — в этом было что-то ободряющее. Своего рода психотерапия. А точнее, язвительно говорил он себе, нечто вроде очистительного слабительного. Клизма, наполненная огромным количеством едких слов. Горькая усмешка скользнула по его губам, и он мысленно возблагодарил Господа, что еще не утратил чувства юмора.
Когда Люси уходила, Ричард неподвижно стоял, глядя в окно. Люси вышла на улицу и, как обычно, помахала ему снизу рукой, а он послал ей воздушный поцелуй. Потом мысли Люси переключились на предстоящее собеседование, и горло у нее сжалось. Борьба за эту роль была невероятно жестокой, и даже то, что ей удалось удержаться в числе четырех претенденток, еще ничего не гарантировало. В таком деле, как это, «почти» не считается. Сколько этих самых «почти» бывало в ее актерской биографии и раньше!.. Впрочем, если честно, Люси до сих пор везло, безусловно, больше, чем Ричарду.
Увы, ни Ричард, ни сама Люси не принадлежали к известным актерским династиям. Не было у них никаких нужных связей. Ничего, кроме таланта. Хотя одного таланта очень часто бывало для успеха явно недостаточно… Люси прищурилась, когда порыв ветра ударил ей в лицо. Впрочем, был, конечно, один такой человек. Макс Локхарт. Теперь он был режиссером «Мэрилин». Она познакомилась с ним еще три года тому назад тоже на прослушивании.
Он попросил ее тогда задержаться. Якобы для того, в частности, чтобы «обсудить роль более подробно». Люси согласилась, несмотря на то, что его намерения были более чем прозрачны. Макс так и раздевал ее взглядом. Однако она отчаянно нуждалась в работе. В общем, запомнила она его лапы, которые так грубо стиснули ее груди, что Люси судорожно сжала зубы, чтобы не закричать. Словно в агонии, она запрокинула голову назад, а он заставил ее опуститься на колени. Потом раздался этот незабываемый треск «молнии» на его брюках, и тяжелая горечь поднялась у нее в горле. Ее вырвало прямо на его белые тонкие ноги. Так уж получилось…
Люси отбросила с лица прядь волос и увидела на склоне холма человека, запускавшего воздушного змея. Воздушный змей представлял собой огромную смеющуюся физиономию, которая, повинуясь ветру, то падала, то взмывала в небо. В какой-то момент Люси едва не поддалась накатившему на нее страху. Она была готова бежать куда глаза глядят — туда, за железную ограду, на крутой холм, подальше от призрачного и жестокого мира театра, куда она так хотела проникнуть…
Однако Люси удалось справиться с собой. Она отвернулась и зашагала прочь, снова погрузившись в мысли о предстоящем прослушивании. Под ложечкой у нее мучительно сосало, но она успокаивала себя тем, что уж песни-то по крайней мере действительно замечательные. Просто спеть их — и то удовольствие. Даже если в конце концов она и провалится на прослушивании… Cомнения снова стали одолевать Люси, и она прокашлялась, очищая горло. Как бы там ни было, а Максу Локхарту непременно гореть в аду…