Грехи наши тяжкие
Шрифт:
Лед посреди реки вздуло; он изогнулся дугой, треснул посередине, но все еще стоит.
Проходит день-другой — и как-нибудь в теплый вечер сверху, от Алексина, вода как поднапрет. На глазах у всех: «Трах!» Лед напротив Коммунальной треснул. Черная трещина между льдин — все шире и шире. Наконец льдина, стоявшая всю зиму перед городом, нехотя двинулась вниз.
«Пошла! Пошла!» — радостно кричат малыши.
Но пожилые люди знают: радость их преждевременна.
Это всего-навсего лишь передвижка льда.
Ока здесь, на Быку, сразу же
Люди ходят, смотрят на полынью и качают головами: надо же, ушла.
Проходит еще какое-то время.
Все так же тепло, горланят грачи, устраиваясь на тополях и ракитах. Можно снять телогрейку и дотемна ходить в демисезонном пальто.
Молодежь гуртует, ходит по берегу.
Закрайки на реке уже настолько большие, что их нигде, даже в затоне, не перейдешь. Лед выше парома, напитавшись водой, прибывающей сверху, посерел, набух. Но у воды еще нет сил сдвинуть его.
Тихо угасает вечер. Наступает темная ночь, какие бывают только по весне, в середине апреля. Небо заволакивают тучи. Начинает моросить дождь.
Люди расходятся по домам.
И лишь древние старики не уходят, сидят себе на лавочках, понаделанных вдоль речного берега. Смотрят на реку и курят. Старики знают, что Ока трогается не днем, а вот в такую темную ночь.
Туренино засыпает.
Только лают собаки в дальних концах городка да бормочут на тополях сонные грачи, потревоженные сварливыми галками.
В полночь, однако, всех будит треск на реке: «Трах!» И через минуту опять: «Трах!»
В стороне Оки слышится какой-то живой шорох, будто что-то движется по реке.
Набросив на плечи что попало, люди выбегают на крыльцо. «Лед пошел! Как же так: дежурил на реке весь день — и проморгал!»
20
Лед пошел!
Леша Чернавин знал, что ледоход на Оке лучше всего смотреть не с берега, а с Лысой горы.
В конце работы Леша поставил свою машину в гараж и, как был в ватнике и резиновых сапогах, решил сходить на Лысую гору. Благо гора рядом.
У выхода из гаража его окликнул знакомый парень — шофер автобуса, находящегося в ремонте:
— Привет, Леша!
— Привет. С весной тебя!
— Спасибо. Тебя-то еще рано поздравлять?
— Утром заходил: было еще рано.
— Ну, бывай.
Дорога, ведущая в гору, бурлила вешними ручьями. За гаражом почти сразу же началось мелколесье. Но Леша очень скоро вышел к самой горе. Подминая ногами жесткую прошлогоднюю траву, он подымался вверх. Дорога уже кончилась, и идти стало труднее.
Склоны горы поросли шиповником и сосняком.
Однако Леша поднялся на самую вершину и остановился, пораженный видом, который ему открылся с высоты.
Справа, на крутом берегу Оки, виднелось Туренино.
Городок террасами выбирался все выше и выше, поблескивая окнами домов и ручьями,
Прямо, сколько мог охватить взгляд, видны были заокские дали с лесами и лугами. А внизу, у самых ног, теснились льдины. Величаво проплывали большие льдины — с санными дорогами, черными от клочьев сена и конского помета, с вешками, натыканными по краям. Льдины время от времени останавливались у берега передохнуть. Однако передыха им не давали другие — они налетали на них со всего маху, ударялись в края; льдины разворачивались, крошились. Тупые удары слышались отовсюду.
«Тук! Тук!»
Льдины, как живые, недовольно стонали, чавкали; вода подхватывала их и уносила прочь. Вода не знала преград. Она затопила пойму до самого леса. Березы на опушке стоят, смотрятся в темную воду.
Полая вода подмывает вековые деревья, росшие на том берегу. Ракиты нехотя падают, течение подхватывает их и, с корнями, с распущенной кроной ветвей, несет, кружит, увлекая за собой.
Полая вода.
Она смывает с земли нечисть, накопившуюся за год жизни. Пройдет неделя-другая, вода утихомирится, Ока войдет в свои берега. И люди забудут о половодье.
Было в бурном потоке воды что-то очищающее мир. От этого движения на реке нельзя было оторвать взгляда, и Леша стоял на горе до тех пор, пока не стали погасать лучи солнца.
Леша огляделся. Весь южный склон горы был испятнан желтыми цветами мать-и-мачехи. Упругие бутоны, пока еще без листьев, усеяли поляны; росли вдоль глиняных откосов — росли прямо из земли, как свечки.
Леша обрадовался цветам. Вечером он думал снова зайти к Зине. Она уже вторые сутки лежала в родильном доме. Утром, перед сменой, он уже заходил к ней, передал ей узелок с едой и зубную пасту «Мэри», которую она позабыла дома.
Теперь он занесет ей цветы, а заодно и узнает, как она там — не осчастливила ли его наследником?
Леша нагнулся и стал срывать желтые лохматые пуговки. Он так увлекся, что какое-то время только и делал, что собирал цветы. Он набрал целый букет их и остановился перевести дух.
Было еще тепло, но дальние перелески, затопленные водой, уже покрылись голубоватой дымкой.
Над городом ложился туман.
Туман выползал из-за речных лесов и прятал все: и улицы, и дома, еще недавно освещенные солнцем, и они погасли, скрываясь в сумерках.
Было волнующе легко, как бывает лишь весной, и было такое настроение, что хотелось свершить что-то великое, необычное.
21
Неподалеку от моста через Туренинку, возле городской бани, стоит деревянный дом с высокими венецианскими окнами.
Дом обшит снаружи тесом и покрашен. Но от времени краска на досках облупилась, и видны многие наслоения. Люди красили этот дом чуть ли не каждый год. От времени и от ветхости тоже дом врос в землю. Окна его стали почти вровень с тротуаром.