Грехи отцов наших

Блок Лоуренс

Я сел и стал осматриваться. Стену по обе стороны от камина украшали плотно заставленные книжные полки, на паркетном полу лежал восточный ковер приглушенных тонов, мебель — старинная, темного дерева. Я сидел, поджидая старшего Вэндерпола, и горестно размышлял о том, что вместо этого дурацкого кофе надо было перехватить где-нибудь рюмочку доброго старого виски. В этом добропорядочном и, надо сказать, малорадостном прибежище святости выпить вряд ли предложат.

В таких невеселых мыслях я провел

не меньше пяти минут, потом на лестнице раздались размеренные шаги, и в кабинет вошел пастор. Я поднялся навстречу.

— Мистер Скаддер? — спросил он. — Прошу прощения, что заставил вас ждать, но мне надо было закончить телефонный разговор. Но что же вы стоите? Садитесь, садитесь, пожалуйста…

Вэндерпол был очень высок и тощ, как вешалка, одет в черный костюм с пасторским стоячим воротничком, на ногах — черные кожаные домашние тапочки. Пышные седые волосы тут и там отливали желтизной. Еще пару лет назад его прическу можно было назвать чересчур длинной, однако по нашим временам она казалась вполне консервативной. Выражение глаз сквозь толстые стекла очков в роговой оправе разобрать было трудно.

— Чашечку кофе, мистер Скаддер?

— Нет, благодарю.

— Что ж, я, пожалуй, тоже воздержусь. Если за ужином выпиваю больше одной чашки, потом до утра ворочаюсь без сна. — Он опустился в стоявшее рядом кресло, подался вперед и сцепил руки на коленях. — Не вполне понимаю, чем могу быть вам полезен, но сделаю все, что в моих силах.

Пришлось объяснить поподробней, каким образом я оказался замешанным в расследовании, и напомнить, что выполняю задание Кэйла Хэннифорда. Внимательно меня выслушав, он потер пальцами подбородок и задумчиво кивнул.

— Я понимаю. Мистер Хэннифорд потерял дочь, а я — единственного сына.

— Да.

— Знаете, мистер Скаддер, в наши дни так сложно растить детей. Не спорю, и раньше это было не простым делом, но мне кажется, что сейчас время как-то особенно ополчилось против всех нас. Конечно же, я сочувствую мистеру Хэннифорду, тем более что и сам понес такую же невосполнимую потерю, но… — тут он отвернулся к камину и уставился в огонь, — но, боюсь, не могу испытывать жалость к погибшей девушке.

Я многозначительно промолчал.

— Понимаю, что с моей стороны жестоко так говорить, но за слова свои отвечаю полностью. Человек — существо несовершенное. Я, знаете ли, стал склоняться к мысли, что у религии нет более высокой цели, как постоянно напоминать человеку о том, насколько огромно несовершенство его натуры. Идеален один Господь Бог, лишь Он безупречен, а человек, создание Божие, живет во грехе и пороке. Вот ведь в чем состоит парадокс. Вы согласны, мистер Скаддер?

— Согласен.

— Я тоже греховен, однако не потому, что не в состоянии оплакивать смерть Венди Хэннифорд.

Ее отец, естественно, в ее гибели целиком винит моего сына, а я, в свою очередь, считаю, что это из-за его дочери ушел из жизни мой мальчик.

Вэндерпол поднялся и подошел к камину. Постоял там с минуту, грея ладони у огня, потом повернулся ко мне. Я было подумал, что он вот-вот что-то скажет, но он, держась очень прямо, медленными шагами вернулся к своему креслу и сел, на сей раз положив ногу на ногу.

И только после этого спросил:

— Мистер Скаддер, вы исповедуете христианство?

— Нет.

— Иудаизм?

— Тоже нет. Я не принадлежу ни к какой определенной конфессии.

— Очень жаль, — произнес пастор Вэндерпол. — Я спросил об этом потому, что вера, ваша собственная вера, помогла бы вам точнее понять природу моих чувств к этой девице Хэннифорд. Что ж, попробую подойти с другой стороны. Скажите, мистер Скаддер, вы верите в добро и зло?

— Да, в это я верю.

— А в то, что зло существует в нашем мире, верите?

— Что тут верить? Я это знаю.

Он удовлетворенно кивнул.

— И я знаю. Это знают абсолютно все, независимо от вероисповедания. Стоит только взять в руки любую нашу газету, как доказательства так и вопиют с любой полосы: зло и сейчас существует на свете. — Он помолчал, словно ожидая, что я на это скажу, и внезапно изрек: — Она была злом.

— Кто? Венди Хэннифорд?

— Да. Я со всей ответственностью заявляю: она была воплощением зла, женщиной, одержимой дьяволом! Она оторвала мальчика сперва от меня, от домашнего очага, потом заставила забыть о Боге. Увела Ричарда с пути истинного и наставила на путь зла и порока.

Постепенно голос его набрал силу, зазвенел, и я с легкостью представил его стоящим на кафедре в соборе, а заодно и внимающих ему прихожан. Тем временем пастор продолжил:

— Мой сын убил ее, но значительно раньше она лишила его чего-то самого главного. Это она сделала так, что он смог пойти на тяжкое преступление.

Голос снова стал спокойным, руки легли на подлокотники кресла.

— Поэтому я и не жалею Венди Хэннифорд. Прискорбно, что она пала от руки Ричарда, страшно и горько, что после содеянного он решился на страшный грех самоубийства. Но жалеть дочь вашего клиента — нет уж, увольте!

Он опустил голову; глаз его я сейчас не видел, но мог поклясться, что лицо было неспокойно: на нем отражалась борьба добра со злом. Как же трудно придется этому человеку в воскресенье, подумал я, вспомнив о теме предстоящей проповеди. Вот они, благие намерения, устилающие путь в ад. И тут же представил его в образе Сизифа, с яростным рвением катящего в гору каменную глыбу.