Грехи отцов наших
Шрифт:
— Лейтенант Келер в отличие от вас меня не понял. Нисколько не сомневаюсь, он направил меня к вам только для того, чтобы избавиться от моих докучливых приставаний. — Дело обстояло не совсем так, но я не стал уточнять. — Мне надо выяснить все до конца. Кем была моя дочь? В кого превратилась? И кому понадобилось ее убивать?
А зачем вообще кому-то кого-то убивать? В Нью-Йорке каждый день происходит четыре-пять убийств. А прошлым летом, например, выдалась одна жаркая неделька, когда эта цифра возросла до пятидесяти трех. Люди убивают своих друзей, своих родственников и любимых. Один тип
Каин сказал, что он не сторож брату своему. Неужели нужно быть только сторожем или — в противном случае — убийцей? Третьего не дано?
— Так вы согласны работать на меня, Скаддер? — Он выдавил из себя слабую улыбку. — Назовем это по-другому. Согласны ли вы оказать мне услугу? А это и будет великой услугой с вашей стороны.
— Но нужно ли это на самом деле?
— Что вы имеете в виду?
— Да я об этой самой приоткрывшейся двери. За ней ведь может оказаться что-то такое, что вам совсем не понравится.
— Я догадываюсь.
— Поэтому и хотите узнать все до конца?
— Да, поэтому.
Я допил кофе, отставил в сторону чашку и глубоко вздохнул.
— Хорошо, я согласен.
Откинувшись на спинку стула, он вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. В первый раз с тех пор, как вошел в пивную. Некоторые тянутся к сигарете в момент крайнего напряжения, другие закуривают, когда напряжение отступает. Хэннифорду сейчас явно полегчало; он выглядел так, будто гора свалилась с плеч.
Передо мной дымилась очередная чашка кофе, а на столе лежал блокнот, в котором я успел исписать несколько страничек. Хэннифорд все еще цедил единственный стакан виски.
Он поведал мне множество всякой всячины о своей дочери, чем вряд ли придется воспользоваться, однако я исправно делал пометки в блокноте, ибо любая безделица может каким-то образом послужить на благо дела — никогда не угадаешь, какая именно. Я уже давно привык выслушивать человека до конца.
Таким образом я выяснил, что Венди была единственным ребенком в семье, в школе училась хорошо, одноклассникам нравилась, но на свидания ее приглашали редко. Мало-помалу складывался образ этой девушки, пока, правда, не очень определенный, и мне предстояло выяснить, что его связывало с исполосованной ножом убийцы шлюхой, найденной в своей квартире в Виллидже.
Картина стала немного расплывчатой, когда рассказ подошел к моменту ее отъезда в Индиану для поступления в колледж. С этого времени, похоже, родители и начали терять ее. Профилирующей дисциплиной она выбрала английский язык, а второстепенной — систему управления. За несколько месяцев до окончания колледжа Венди неожиданно для всех собрала вещички и отбыла в неизвестном направлении.
— Нам, конечно, тут же сообщили. Для меня это был самый настоящий удар: она в жизни ничего подобного не совершала. Я не знал, что делать. Потом мы получили почтовую открытку. Она писала, что находится в Нью-Йорке, нашла работу и должна решить кое-какие свои проблемы. Через несколько месяцев пришла еще одна открытка, на сей раз из Майами. Я так и не понял, решила
Больше о дочери они ничего не знали до тех пор, пока не раздался злополучный звонок из полиции о том, что она мертва. Ей было семнадцать, когда она окончила школу, в двадцать один она бросила колледж, а в двадцать четыре ее зарезал Ричард Вэндерпол. И старше она уже никогда не будет.
Тут Хэннифорд приступил к изложению фактов, о которых впоследствии Келер поведает мне более детально. Посыпались имена, адреса, даты. Я его не прерывал — пусть выговорится, но внимание мое отвлеклось: что-то не давало покоя, какая-то неясная мысль вертелась в голове.
— Этот парень, что ее убил, Ричард Вэндерпол, — задумчиво проговорил Хэннифорд, — он ведь совсем еще мальчишка, даже моложе Венди. Господи, двадцать лет! — Он нахмурился. — Знаете, когда я узнал, что случилось, что он натворил, я хотел порешить его собственными руками! — При этих словах руки, лежащие на столе, сжались в кулаки, а затем медленно разжались. — Но потом он покончил с собой, и… я не знаю… что-то во мне сломалось. Он ведь и сам стал жертвой. Отец его священник…
— Знаю.
— В одной из церквей в Бруклине. И мне страшно захотелось поговорить с ним. Даже не знаю, что бы ему сказал… Как бы то ни было, по здравому размышлению я передумал. Просто понял, что не смогу с ним встретиться. И все же…
— Вам хочется разузнать о его сыне, чтобы лучше понять собственную дочь?
Он кивнул.
— Мистер Хэннифорд, вы знаете, что такое фоторобот? — спросил я. — Наверняка не раз встречали такие штуки в газетных хрониках. Если имеются свидетели преступления, полицейские создают портрет подозреваемого по их словесному описанию, составляя черты лица из различных частей. «Такой у него нос? А может такой? Крупнее? Мясистей? А уши? Эти подходят?» Таким образом получается все лицо в целом.
— Да, я видел, как это делается.
— В таком случае вам, должно быть, попадались на глаза оба фото вместе — составленный фоторобот и настоящий снимок подозреваемого. Казалось бы, ничего общего, особенно на взгляд неспециалиста. Однако между ними всегда есть фактическое сходство, которое не ускользнет от опытного полицейского и в дальнейшем поможет ему в поисках. Вы понимаете, куда я клоню? Вы стремитесь получить настоящие фотографии своей дочери и убившего ее юноши. Я не в состоянии вам их предоставить. И никто не в состоянии. Я могу раскопать достаточное количество фактов, чтобы составить для вас их сводные фотороботы, но в результате вы получите не совсем то, чего хотите.
— Понимаю.
— Этого довольно, или я могу продолжать?
— Продолжайте, прошу вас.
— Мои услуги обойдутся вам дороже, чем в любом крупном сыскном агентстве. Там с вас будут брать плату за почасовую работу или же выставлять счет в конце каждого истекшего дня. Иногда могут возникнуть дополнительные расходы. Я же сразу беру определенную сумму, из которой за все расплачиваюсь сам; не в моих правилах периодически отчитываться, чтобы угодить клиенту; мне не нравится, когда мои действия подвергаются проверке, особенно если до поры до времени я не обнаружил ничего стоящего.