Грехи отцов. Том 2

Ховач Сьюзан

— Другими словами, ты даже не допускал мысли о его увольнении.

— Нет, я обдумывал ее. Я всегда увольнял партнеров, как только чувствовал, что не могу доверять им на все сто процентов. Это рефлекс, и лучше довериться ему, чем продолжать с ними работать и гадать, когда они сделают еще одну попытку нанести удар в спину. Нет, я подумывал об увольнении Скотта, но почему-то убедил себя, что это не обязательно. Я думал, что смогу приручить его. Наверное, это было самым глупым решением в моей жизни.

— Но я все-таки не понимаю почему.

—

В то время у меня были неприятности в личной жизни, и я не мог представить себе, что Скотта не будет рядом. В любом случае мне казалось, что я нравился ему. Я должен был в это верить, понимаешь? Это был мой миф. Он был мне необходим. Он защищал меня от реальности, к которой я не мог повернуться лицом.

— Но ты же знал, что он к тебе враждебно настроен.

— Я знал, что он хотел получить банк не для самоутверждения, а чтобы отомстить за отца. Я знал, что он борется за справедливость, и решил: хорошо, он хочет справедливости, почему бы и нет. Я вообразил, что смог бы выработать решение, которое сделает всех счастливыми. У меня была идея, что он сможет управлять банком в период, когда я отойду от дел, а мои внуки будут недостаточно взрослыми, чтобы сменить меня на этом посту. И все же я не считал, что он враждебен ко мне, это просто некоторые разногласия, но это не враждебность, я до самого конца считал, что несмотря ни на что он по-своему привязан ко мне.

— Но потом этому настал конец?

— Да, — сказал отец, — потом все закончилось.

— Это ведь случилось неделю назад, когда он вернулся на работу после отпуска на Карибском море?

— Да, он разбил мой миф и бросил осколки мне в лицо. Мне показалось, что Скотт, которого я знал много лет, умер, а на его месте оказался агрессивный и страшный человек. Его ярость шокировала меня больше всего. Он, конечно, пытался сдержать себя, но все это, как и его ненависть ко мне, было очевидно. Не могу передать свои ощущения. Не знаю, как я высидел до конца и как смогу выносить это в дальнейшем.

— Но ты смог. Ты связал Скотту руки и решил отправить его в Европу.

— Но что же мне оставалось делать. Я не мог его уволить, поскольку в противном случае он бы заставил Рейшмана играть против меня. Я не мог оставить его в Нью-Йорке, так как у меня не было ни минуты покоя. Все, что я могу сделать — это дать себе передышку, чтобы обдумать план защиты.

— Папа...

— Да?..

— Папа, ты ведь не уволишь его, правда, до тех пор, пока выдерживаешь этот риск, несмотря на то, что между вами произошло.

— Я не могу уволить его до шестьдесят восьмого года. У нас с ним письменный договор. — Но даже после шестьдесят восьмого года...

— Папа, неужели ты сможешь навредить Скотту?

— Ну что ты, я никогда не смог бы причинить ему вред. Он всегда был дорогим моему сердцу мальчиком. Я ему говорил это перед отъездом. — Отец осторожно посмотрел на меня. — Мне начинает казаться, что ты не понимаешь всех последствий враждебности Скотта по отношению ко мне.

—

Да, я понимаю, но лично к тебе это не относится. Его главная задача — возглавить банк и тем самым, как он говорит, «воскресить своего отца». И если ты дашь ему то, чего он так хочет, не думаю, что он будет плохо к тебе относиться. Скорее наоборот, ты увидишь, он в конце концов простит тебя и вы помиритесь.

В разговоре наступила пауза. Потом отец сказал:

— Прости, Вики, но это чисто женский романтизм.

— Нет! Как ты можешь так говорить, как ты можешь меня так обижать.

— Тебе никогда не приходило в голову, что он хочет уничтожить меня, поменять название банка на «Банк Салливена» и сделать так, чтобы мои внуки никогда не переступили порог банка на Уиллоу- и Уолл-стрит?

— Дурацкая идея! Типично мужская фантазия, злая и агрессивная.

— Хорошо, хорошо, — быстро сказал отец, — давай не будем огорчаться из-за всего этого, все было так хорошо, не волнуйся. Я знаю, тебе нравится Скотт и это все тебя так беспокоит, но расслабься, я что-нибудь придумаю, вот увидишь. Нам со Скоттом надо отдохнуть друг от друга, потом мы сможем установить новые отношения, и все будет в порядке... если он будет разумен. Меня беспокоит, не станет ли он использовать тебя, чтобы насолить мне.

— Как ты можешь об этом думать? Еще одна фантазия.

— Да, согласен, пока он не сделал этого, и я почувствовал большое облегчение. Вообще-то, как только я услышал, что между вами что-то происходит, я стал опасаться...

— Отец, — сказала я, — успокойся, когда мы впервые переспали со Скоттом, он даже не знал, кто я.

Отец испугался.

— Что, черт побери, это значит?

— Только то, что я сказала. Господи, неужели ты не понял, что я не та сказочная принцесса, которую ты себе представляешь? — сказала я с яростью, и тогда же состоялся наш первый откровенный разговор о моем ужасном прошлом.

— Бедный Сэм, — сказала я. Я успокоилась, и мой голос стал ровным и беспристрастным. — Эта женитьба была пыткой как для него, так и для меня. Он и так был несчастен, а я сделала его еще несчастнее. Какую ничтожную жизнь он влачил, тоскуя по своим несбывшимся мечтам. Но я поняла, что и с Терезой он не был счастливее. Кстати, что случилось с ней, я давно хотела спросить, но не хватало смелости. Мне она очень понравилась, когда я увидела ее на выставке.

Отец выглядел ошарашенным, но сказал только:

— Она связалась с каким-то богатым мексиканцем и уехала в Акапулько. Теперь она пишет картины в стиле Диего Ривера. Они ужасны. Я никогда их не выставлю.

Он мрачно смотрел на дождь, лившийся на асфальт. К тому времени мы пересели в «кадиллак», новый, оранжевый, с охранником, сидевшим на переднем сиденье рядом с шофером. Два помощника следовали за нами в такси. Отец держал меня за руку, а у меня не было сил отнять ее. С утра я ничего не ела, кроме оливок из мартини.