Грехи отцов
Шрифт:
– Зачем тянуть так долго, Терри? – спросил Джайлз, когда они вышли.
Капрал Бэйтс усмехнулся.
– Знаешь, я страшно рад, что ты называешь меня Терри. То есть когда мы с глазу на глаз, а не перед строем, ты понял? – добавил он, довольно удачно передразнив Фишера.
Джайлз толкнул его в плечо.
– А это попахивает военным трибуналом, – напомнил ему Бэйтс. – Нападение рядового на унтер-офицера.
Джайлз толканул его снова.
– Ты на вопрос отвечай, – потребовал он.
– Здесь ничего быстро не делается. Наберись терпения, Джайлз.
– Не смей называть меня Джайлзом, пока не сядем
– Заметано, если ты угощаешь.
Все изменилось в тот день, когда комендант лагеря затеял обед в честь прибытия группы представителей Красного Креста и ему понадобился дополнительный официант.
– Помни: ты рядовой! – напутствовал Бэйтс, когда за Джайлзом пришли, чтобы отвести за колючую проволоку на допрос к майору Мюллеру. – И думай, как слуга, а не тот, кому всегда прислуживали. Если Мюллер хоть на секунду заподозрит в тебе офицера, нас вышвырнут пинком, а ты слетишь по «змейкам и лесенкам». [19] Могу обещать тебе одно: бригадир больше не даст нам бросить кубик. Так что веди себя как слуга и не подавай виду, что понимаешь хоть слово по-немецки. Усек?
19
«Змейки и лесенки», или «Вверх и вниз», – детская настольная игра; игроки передвигают фишки на доске по броску игрального кубика; название по рисункам на игральной доске.
– Так точно, сэр, – ответил Джайлз.
Он вернулся через час с ухмылкой до ушей.
– Улыбнулась работа? – спросил Бэйтс.
– Улыбнулось везение, – сказал Джайлз. – Меня допрашивал комендант, а не Мюллер. Приступаю завтра.
– И что, он не заподозрил в тебе офицера и джентльмена?
– Нет, когда я назвался твоим другом.
Перед тем как накрыть на стол для делегации Красного Креста, Джайлз откупорил шесть бутылок мерло, чтобы вино подышало. Когда гости расселись, он налил на полпальца коменданту и подождал одобрения. Едва тот кивнул, Джайлз начал разливать вино по бокалам гостей, неизменно останавливаясь справа. Затем перешел к офицерам, согласно ранжиру, и наконец возвратился к коменданту как хозяину.
Во время обеда он внимательно следил за тем, чтобы бокалы не оставались пусты, но никогда не обслуживал говоривших. Он подражал Дженкинсу, стараясь быть невидимым и бесшумным. Все шло по плану, хотя Джайлз постоянно чувствовал на себе недоверчивый взгляд Мюллера, даже когда сливался с фоном.
Позднее, когда обоих отвели обратно в лагерь, Бэйтс сказал:
– Ты произвел впечатление на коменданта.
– Откуда знаешь? – спросил Джайлз.
– Он сказал шеф-повару, что ты, наверное, служил в каком-нибудь знатном семействе – сам из низов, но обучен виртуозным профессионалом.
– Спасибо тебе, Дженкинс, – молвил Джайлз.
– А что такое «виртуозный»? – спросил Бэйтс.
Джайлз сделался настолько искушен в своем новом призвании, что комендант настаивал на его присутствии, даже когда он обедал один. Это позволило Джайлзу изучить его привычки, интонации, смех и даже легкое заикание.
Спустя несколько недель рядовому Баррингтону выдали ключи от
20
«Первоклассный» (нем.).
Отныне на каждом званом обеде Джайлз быстро определял, чьи языки развяжутся из-за исправных тостов и как стать невидимым, когда разговорится нужный. Сведения, добытые накануне, он передавал во время пробежки ординарцу бригадира. Сообщил, например, где комендант проживал, и то, что в возрасте тридцати двух лет его избрали в городскую управу, а в тридцать восьмом назначили мэром. Водить машину комендант не умел, но три или четыре раза бывал в Англии перед войной и очень неплохо говорил по-английски. Джайлз, в свою очередь, узнал, что они с Бэйтсом поднялись еще на несколько пунктов.
Основным занятием Джайлза днем были часовые беседы с репетитором. По-английски не говорилось ни слова, и уроженец Солихалла даже сказал бригадиру, что речь рядового Баррингтона все больше и больше напоминала комендантскую.
Третьего декабря сорок первого года капрал Бэйтс и рядовой Баррингтон в последний раз предстали перед комитетом спасения. Бригадир и его команда с большим интересом выслушали подробности плана «ночлег и завтрак» и согласились, что у него серьезные шансы на успех по сравнению с большинством остальных полусырых проектов.
– Когда, по-вашему, лучше осуществить ваш план? – спросил бригадир.
– В канун Нового года, сэр, – уверенно ответил Джайлз. – Все офицеры будут на праздничном ужине у коменданта.
– И если напитки будет разливать рядовой Баррингтон, – добавил Бэйтс, – то к полуночному бою часов трезвых будет немного.
– За исключением Мюллера, который вообще не пьет, – напомнил бригадир.
– Совершенно верно, но никогда не пропускает тосты за Фатерлянд, фюрера и Третий рейх. Если добавить за Новый год и за хозяина, то он сомлеет к отправке домой.
– В котором часу вас отводят в лагерь после таких приемов? – спросил молодой лейтенант, недавно ставший членом комитета.
– Около семи, – ответил Бэйтс. – Но поскольку речь о новогоднем ужине, то это произойдет не раньше полуночи.
– Не забывайте, джентльмены, – вмешался Джайлз, – что у меня ключи от винного погреба, и можете не сомневаться, что несколько бутылок отправится на сторожевой пост. Мы не допустим, чтобы они не отпраздновали.
– Все это замечательно, – изрек командир авиаполка, обычно молчавший. – Но как вы собираетесь пройти мимо них?
– Выехать через центральные ворота в машине коменданта, – ответил Джайлз. – Он обходительный хозяин и никогда не уезжает, пока не проводит последнего гостя, и это даст нам по меньшей мере пару часов форы.
– Даже если вам удастся угнать машину, – сказал бригадир, – то часовые, как бы ни накачались, все равно отличат сомелье от своего командира.
– Да, но на мне будут его шинель, фуражка, шарф и перчатки, а в руке – его жезл, – возразил Джайлз.
Молодого лейтенанта это явно не убедило.