Гремучая смесь
Шрифт:
– Ну что ты? Спужался? – Марья заплела косу, повязала платочек, иными словами, привела себя в порядок. И теперь, обхватив его правую руку своими руками и положив голову на плечо, почти нашептывала. – Мне самой страшно. Это когда в одиночку, тогда страшно, а если вместе, то не страшно. А мы с тобой вместе. Ведь правда?
Ивану было, как бы это помягче сказать, не до Марьи, чтоб ее искорежило. От всего только что случившегося, тошнило Ивана, самым натуральным образом тошнило.
Говорят, когда происходит сотрясение мозга,
«Вырваться отсюда не получится. – несмотря на тошноту лихорадочно соображал Иван. – Они все меня будут на дядьку Архипа загонять, а к тому если попадешь в руки, все – пиши пропало. Переломает всего, ни одной целой косточки не оставит. Надо что-то делать. Что делать?!»
– Я тебе хорошей женой буду. – продолжала нашептывать Марья.
«Вот ведьма, взялась на мою голову. Какая жена? Рано мне жениться еще, не все еще сделал, как задумал. И если уж жениться, то не на тебе, дура».
– Я тебя люблю и всю свою жизнь любить буду. – дальше Марья принялась рассказывать как давно и как сильно она его любит, как подсматривала за ним, когда еще девчонкой была и как ревновала его и как готова была прибить что его, что девок этих, бесстыжих.
Может быть Иван все это и слышал, кто знает, но значения сказанному не придавал, не до этого. Сейчас для него было самым главным, живым и невредимым отсюда вырваться.
«Господи, помоги. – почти молился Иван. – Если поможешь мне уйти отсюда целым и неженатым, как приеду в город, самую большую свечку тебе поставлю, клянусь. Сегодня же надо в город уезжать, сегодня же…»
– Я тебе детишек нарожаю, много. И по хозяйству я все могу и в поле управляюсь. Ты не смотри, что во мне росточку немного, я здоровая и сильная.
«Какие детишки?! Какое поле?! Мне еще пять лет в городе работать, какая семья?! Вот дура, так дура, аж противно!»
– Батюшка за мной хорошее приданое даст. – не унималась Марья. – У тебя живности домашней нету, так он всю живность за мной дает, кроме коня. Он сказал, что коня мужик сам должен покупать, потому как, поскольку конь в хозяйстве – первый помощник, ему и выбирать помощника. А еще он за мной тысячу рублев деньгами дает.
Тут Ивана перестало тошнить, не иначе как о приданом услышал. Услышать-то услышал, но не позарился. Марья, сама того не понимая, выход из сложившегося тупика ему подсказала.
«Значит, делаю так: пусть думает и все думают, что на приданое ее клюнул. Приданое и правда, неплохое, но рано мне, рано! Соглашаюсь, значит. Едем в церкву, якобы венчаться. А церква-то на пригорке стоит! От нее, к речке, очень даже крутой спуск получается. Вот туда я и ломанусь. Только бежать надо будет во всю прыть, не притормаживать, даже кубарем катиться, если что, ничего страшного. Пока опомнятся, сообразят что к чему, я уже у речки буду. Да и вряд-ли они под горку побегут с такой же прытью как я, остерегаться будут, а я не буду. Потом речку переплыть и прямиком на станцию, только не на ближнюю, на другую, ту, что подальше. На ближней
Можно конечно к барыне, но нет, не годится. Спрятать-то она меня спрячет, так родня Марьина усадьбу окружит, вон их сколько, и тогда все по-новой начинать придется. Да, пусть думают, что я на приданое купился. Еще посмотрим, кто кого. От солдатчины ушел, и от вас уйду».
– И в город я за тобой поеду. А как же?! Господь велел, куда муж, туда и жена, как нитка за иголкой. – тут любой догадается, что Марья, не дожидаясь венчания, уже считала себя женой, как перед Богом, так и перед людьми. – Мне дядька Федор рассказывал, какие в этих городах непотребства творятся…
«О чем он мог ей рассказать? Он, на своей одной ноге, дальше уездного, нигде не был, наверняка! Трепло! Надо будет ему вторую ногу выдернуть!»
– Там, он говорит, похабные женщины прямо среди бела дня на мужиков вешаются. А ты мой и только мой. Никому тебя не отдам! – Марья сильнее прижалась к Ивану. – Опять же, за тобой и уход, и догляд нужен. Кто тебе поесть приготовит да постирает? Придешь домой, а там все чистенько и приготовлено все, и я тебя жду-дожидаюсь.
«Так она, похоже, еще и ревнивая! От такой бежать надо, иначе жизни не даст. Какой дом? Опомнись, дура!»
– А мы комнатку снимем, маленькую. – как бы читая мысли Ивана, хорошо, что не все, продолжала Марья. – Нам большая и ни к чему. Зачем деньги тратить? Мы на них лучше что-нибудь полезное в хозяйство купим. А я тебе и на работу обед носить буду. Пусть все завидуют. Потому что я твоя жена, а жена должна следить за мужем, чтобы перед людьми не стыдно было. А то скажут, что же это ты за хозяйка такая, если у тебя мужик неухоженный и голодный ходит?
– Ну, долго вы там? – донеслось с улицы. – А то батюшка серчать будет.
– Одежку принесли? – не снимая головы с плеча Ивана, получается, прямо ему в ухо, закричала Марья.
Иван от неожиданности и от сильного Марьиного голоса, да еще прямо в ухо, аж подскочил:
«Да она, кажись, еще и придурочная. Хлебну я с ней горюшка, ой хлебну. Бежать надо, бежать, бежать, бежать, но не сейчас…».
– Принесли, принесли.
В дверь сарая робко и даже можно сказать, деликатно, постучали. Марья спрыгнула с сеновала, подбежала к двери, приоткрыла ее, взяла одежду и сразу же ее закрыла.
– Давай переодеваться, люди ждут и батюшка сердится, слыхал? – и принялась, нисколько не стесняясь Ивана, раздеваться.
– Ты бы хоть мне постеснялась. – невольно вырвалось у Ивана.
– А что мне тебя стесняться? – затараторила Марья. – Жена мужа стесняться не должна и не обязана. Перед кем, как не пред мужем мне раздеваться? Больше не перед кем! Одевайся, давай. Держи свой костюм.
«Видать крепко я ее занозил. Во дела! Господи, помоги! – Иван взял протянутый Марьей костюм. – На плечиках, чтобы не помялся, как у барина. Это что же, они для меня новый костюм купили? Наверное, дядя Кондрат из приданого вычтет».