Грешница
Шрифт:
Семен молча правил лошадью, он уже успокоился, перестал ругать меня и себя и думал о Дуне. Подслушивать такие мысли было стыдно. Ну, в общем, он думал о ней примерно то же самое, что вчера Алеша обо мне. Сегодняшним вечером они ухитрились несколько раз тайно поцеловаться, и теперь он вспоминал, какие у нее нежные губы, твердые груди и как он с ней скоро будет заниматься всякими глупостями. Мне в тот момент было не до них, я пыталась услышать Алешу.
Двуколка выехала за городскую околицу, и ее кованые колеса гулко застучали по неровной дороге.
– Далеко
– Это вон там, – показал он кнутовищем в темноту, – еще с полверсты. Ты, правда, хочешь туда пойти? Не боязно?
– Боязно, только что делать, вдруг Алексею Григорьевичу нужна моя помощь.
– Ну, да, ты большая помощница! – усмехнулся он. – А если там нечистый или разбойники? Слышишь, оттуда кто-то едет!
Семен остановил лошадь, и я услышала, как по дороге навстречу нам стучат копыта и колеса.
– Ну, ешкин кот! Этого еще не хватало! – проворчал Семен, соскочил с двуколки и, взяв под уздцы лошадь, увел ее с дороги.
Я привстала на сиденье и всматривалась в темноту. Судя по стуку копыт, там скакало много лошадей.
– Видать, едет большая карета, – сказал, останавливаясь в кустарнике, подмастерье. – Не иначе шестериком.
В подтверждении его слов, мимо нас с грохотом промчалась карета. Она ехала так быстро, что разглядеть ее мы не смогли. Не успел затихнуть грохот тяжелых колес, как из темноты показался новый экипаж. Семен тихо выругался.
– Ты оставайся здесь, – ответила я на его мысли, – а я пойду туда, может быть, что-нибудь удастся узнать.
– Куда тебе одной, – сердито сказал он, – пойдем лучше вместе. Вот, ешкин кот, дела! Сколько же там нечисти собралось!
– А как же лошадь? – спросила я о нашей кобылке.
– Здесь постоит, чего ей сделается. Не могу я тебя одну отпустить. Не гоже, чтобы девка одна по ночам гуляла. Вдруг, что с тобой случится, Дуня мне ни за что не простит.
Семен разнуздал лошадь, недоуздком привязал ее к ракитовому кусту и мы пошли вдоль дороги к невидимому дому. Обоим было так страшно, что разговор не клеился. Я старалась думать о приятном, но получалось у меня это плохо. Сразу начали вспоминаться рассказы о привидениях, ведьмах, упырях и прочей нечисти; страшные истории, как нечистые губят людей, о чем часто говорили у нас на вечерках.
– Слышишь, опять едут! – сказал Семен и взял меня за руку.
Мы подождали пока мимо нас так же быстро, как и раньше, пронеслась еще одна тяжелая карета.
– Что у них там, шабаш что ли! – сказал Семен, когда мы пошли дальше.
– Погоди! – попросила я и замерла на месте.
– Чего еще? – испугано спросил он. – Опять едут?
– Нет, мне нужно послушать, – ответила я.
– Чего слушать?
– Тихо! Ты мне мешаешь!
Он замер на месте, с тревогой, оглядываясь по сторонам, а я, наконец, уловила Алешу. Он был жив, и от кого-то убегал. Понять, что с ним происходит, я не смогла, но то, что он там, в доме, теперь была уверена.
– Я ничего не слышу, – тронул меня за плечо Семен.
– Пошли ближе к дому, Алексей Григорьевич там, – сказала
Семен пыхтел сзади, про себя проклиная бабью дурость. В этот момент из-за леса выглянула луна, и сразу стало светло. Впереди, уже совсем близко, за очень высоким забором виднелась странная, еще никогда не виданная мной островерхая изба. Мы остановились, и я прижала палец к губам.
Теперь мысли Алеши я слышала почти так же как хорошо и отчетливо, как и раньше. Он думал обо мне. Не стану их повторять, но то, что я услышала, наполнили глаза слезами.
– Ты чего это ревешь? – спросил меня Семен.
Он уже отдышался и стоял, прислонясь плечом к высокому частоколу.
– Это я так, – ответила я, вытирая концами платка слезы. – Главное, что он жив!
– Откуда ты можешь знать? – не поверил он.
– Чувствую. Теперь ты постой здесь, а я пойду в эту хоромину.
Парень с сомнением на меня посмотрел, покосился на высоченный частокол и решился:
– Ладно, ешкин кот, чего уж тут. Раз пришли вместе, вместе и будем держаться. Я и сам не очень в чертей верю. Знаешь, как говорят, не так страшен черт, как его малюют.
– Спасибо тебе, Семен, – поблагодарила я. – Я бы без тебя совсем пропала!
Подмастерье смущенно хмыкнул и, не дожидаясь меня, направился в сторону ворот. Я, путаясь в длинной юбкой, во влажной от росы сорной траве, заспешила следом. Скоро мы подошли к воротам и с удивлением остановились. Обе створки оказались приоткрыты, и даже в нечетком лунном свете было видно, какие они старые и ветхие. Двор перед теремом был пуст и зарос высокой травой. Если бы нам не встретились кареты, можно было подумать, что тут много лет не ступала нога человека.
– Никого, – сказал Семен, не спеша идти к дому. – Ты точно знаешь, что Алексей Григорьевич здесь?
– Точно, я его чувствую, – сказала я, хотя на самом деле, как только мы оказались за оградой, перестала слышать Алешу.
– Так ведь здесь вообще никого нет! Смотри, во дворе даже трава не примята!
– А кареты? Они что по воздуху летели?
– Говорил я тебе, что здесь нечисто! Может быть, нам так нечисть глаза отводит! Поехали домой, нет здесь твоего Алексея.
– Здесь он, я твердо знаю! Оставайся здесь, а я посмотрю в доме, – решила я и пошла к высокому крыльцу. Семен, недовольно ворча, пошел следом.
Дом был высокий в два этажа с островерхими башенками и узким гульбищем, в виде трапа без перил, вдоль верхних окон. Путаясь в высоком, колючем бурьяне, мы подошли к крыльцу. Трава подступала к самим ступеням и тоже не была примята.
Все здесь было очень старое и ветхое. Ступени деревянного крыльца кое-где так прогнили, что развалились, но подняться еще было можно. Я, крепко держась за перила, и ступая так чтобы не провалиться, поднялась к площадке перед входной дверью. Дверь была низкой, старинной и закрыта на ржавый засов, на котором висел пудовый замок. Я дернула ручку, чека с проушиной легко вывалилась из гнилого дерева и, пронзительно заскрипев петлями, дверь отворилась.