Грешники оправданы… боги наказаны… Вояджер продолжает свой бесконечный путь…
Шрифт:
– А ты видишь меня?.. То есть моё сердце? – неожиданно для меня спросил мой четырёхкамерный орган.
– Конечно, его невозможно не увидеть. Ваше сердце функционирует полноценно, – Костя задумался и тихим тоном произнёс: – Поэтому я сразу вызвался помочь вам… Как бы мне хотелось иметь такое же, как у вас… Почему Бог не дал мне такое? – Костя прищурился, потом внезапно широко раскрыл глаза, словно ощутил нечто неожиданно приятное. Это ощущение пришло к нему как озарение. – Каждый день в 17:17 ко мне прилетают мои друзья. Они невидимые, но очень, очень добрые… Именно в это время я начинаю чувствовать их вокруг себя. Они прилетают ко
– Именно это время я чувствую безошибочно, мне не нужны часы, чтобы понять, что сейчас 17:17. В это самое время друзья стучат в моё дряхлеющее сердце… Вчера они предупреждали меня, что сегодня придут в человеческом обличии… Я ещё им не поверил тогда… Каждый день, когда ещё яркое Солнце склоняется ближе к западу, сижу на этой вот скамейке и прошу их о здоровом сердце. Это ведь такой дар! Потом мы прогуливаемся вглубь нашего двора и сидим там на лавочке, что под самым большим кленовым деревом. Они улетают в 17:34… побыв со мной 17 минут… И так каждый день, – Костя ярко жестикулировал своими коротенькими ручками. Каждый раз при особо эмоциональном потоке слов он вздымал свои крохотные максимально растопыренные пальцы вверх.
Мне очень захотелось помочь… Но чем? В кармане были кое-какие деньги. Я бы отдала ему все, оставив себе лишь на обратный путь. Мне было, правда, не жалко: руки даже потянулись в карман. Но взгляд Кости меня остановил… в нём было нечто такое, что меня останавливало. Костя смотрел сквозь мою одежду и с каким-то довольством разглядывал меня настоящую, спрятанную между позвоночником и грудиной. В отражении его карего взгляда виднелась вся правда обо мне. Стало очевидным, что мальчик всё знает. Взглядом он просил меня о чём-то важном. Вдруг в воздухе послышался хруст – так прозвучал момент нашего с ним «до свидания». Мы одинаково поняли сигнал. Костя, улыбаясь, повернулся в сторону детского дома и начал удаляться от меня. Я вслед горячо поблагодарила мальчика…
Костя уходил по узкой тропинке обратно туда, откуда пришёл, оставляя за собой тоненькую линию ЭКГ. По этой полосочке до меня всё ещё доносились вибрации из его сердца… точно лёгкая паутина, повторявшая невидимые линии ветра. Её бугристость всё так же волновала мои ладони. Я ухватилась за неё правой рукой, как аудиоголовка магнитофона, считывающая мелодию с магнитной плёнки. В один момент крепко сжала эту нить между пальцами – малыш тут же резко обернулся ко мне: он будто почувствовал. Неужели эта невидимая линия действительно существует и не является плодом нашего с ним общего воображения? Она не ощущается сетчаткой глаза, чувствует её нечто иное… Костя, обернувшись, посмотрел на меня. Я же, намотав тоненькую линию электрокардиограммы на указательный палец, оторвала себе на память небольшой её кусочек. Этим жестом я обещала Косте вернуться… Затем заглянула в мобильный телефон, чтобы узнать, не опаздываю ли на транспорт, который отправляется из Арыси в Шымкент… Экран телефона показал время 17:34…
Расположилась в маршрутке… Я была в городе детства, в маленьком, словно игрушечном, пока это передвижное средство не наполнилось до предела. Сидела и размышляла о том мальчишке из детдома. В архиве мне так и не удалось найти искомый документ. Зато нашла… вернее, осознала нечто иное, не менее важное. Просто завораживает символизм соседствующих зданий… В архиве хранятся документы, а рядом детский дом. Там как бы хранятся дети… так же, как и
Газель наконец-то покинула этот забытый, некогда мною обитаемый и навсегда родной для меня городок. Долго разглядывала ту невидимую для человеческого глаза белую ниточку, что была намотана на указательный палец моей правой руки. Отрезок этой линии представляет собой не что иное, как эмоции, плотно сплетённые в полоску, не имеющую визуальных характеристик, но безошибочно воспринимаемую как эмоциональный концентрат. Один вопрос! Что же во мне воспринимает подобного рода информацию? Что за орган? Не знаю, но я безошибочно воспроизвожу с неровной поверхности этой линии все те переживания, что изливались из одинокого детского сердца. Снова и снова… как из аудиокассеты. Эти переживания звучат во мне, я вижу Костю перед собой, даже чувствую его запах… Сохраню эту линию… Она будет служить мне напоминанием того, что я обещала мальчику вернуться.
* * *
Сахиль резко со смачным звуком закрыл дневник. Он встал с кровати, начал ходить из одного угла палаты в другой…
Я уже чувствую шкалу времени и поэтому могу оценить, как долго Сахиль блуждает по комнате. Прошло полтора часа… «Море» в голове уже заметно отступило, оголив другую извилину правого полушария. Она ответственна за движения. Поэтому теперь я могу не только чувствовать всей поверхностью левой голени, но и осуществлять движения её мышц.
Другие участки затопленного мозга также постепенно освобождаются от сдавливающей их жидкости. Ещё чуть-чуть, и я заговорю: скоро должен обнажиться участок полушария, ответственный за речь.
Прошло 42 минуты – и я уже чувствую всю нижнюю половину тела до пояса.
И вот, когда отёчная жидкость полностью сошла с моей головы, освободив полушария, по доселе бесчувственным нервам от пупка до самой макушки с огромной скоростью пронеслась яркая электрическая вспышка. И на чистом фоне пространства, где ещё не было моих ощущений, нарисовались линии тела. Я вновь оказалась в окружающей среде!
О, Боже, наконец-наконец! Я появилась в этом мире, прорисовалась своими контурами! Я себя заново чувствую – я заново родилась! Надо запомнить этот день, этот час, минуту…
Электрический импульс ошпарил моё тело! Жгучая боль заставила меня изогнуться на кровати дугой с опорой на пятки и затылок. Боль так же быстро улетучилась, как и появилась.
Открываю глаза – как же я соскучилась по прежнему восприятию света. Я слышу, слышу, как раньше! Вижу и слышу не кожей, а глазами и ушами, как прежде!
Сахиль, увидев внезапное сокращение моего тела, подбегает к кушетке. Хватает меня за плечи…
Я попыталась поговорить с ним.
– Са-хаса-иля-сахи, – хочу сказать «Сахиль»… Но мой речевой аппарат пока ещё не может точно воспроизводить слова. Пытаюсь сообразить его имя, но челюсти, язык, губы не слушают порывов моей мысли… Да, я прекрасно понимаю, что только что заново родилась, но это же не означает, что мне теперь надо заново учиться говорить!
– Что? Что ты сказала?! – Сахиль горячо интересуется тем, что я хочу сказать, но кроме этого едва членораздельного звучания в ответ он ничего не услышал.
Ещё 7 минут и 21 секунду я пыталась сказать Сахилю хоть что-то, но мысль всё ещё не могла полностью овладеть моим речевым аппаратом.
– Сахиль… – наконец произнеся его имя, сделала паузу, испугавшись хрипоты своего голоса. – Са-а-ахиль, ты где?
– Я здесь, – он подбегает ко мне.
– Кто… меня… вы-вы-вытащил из… п-п-п… пе-петли? – мне жаль его слух: ему приходится слышать мой ужасный хриплый голос. Но другого мои повреждённые голосовые связки пока воспроизвести не могут.