Грешники
Шрифт:
Дима возвращается минут через десять.
Вид у него немного встревоженный.
— Все хорошо? — рискую спросить я, хоть обычно стараюсь не лезть в душу без приглашения.
— Мать приболела, — рассеянно говорит Дима. Видно, что его это беспокоит. — У нее хронический бронхит и она немного кашляла последнее время. Сейчас поднялась температура и…
Он не заканчивает фразу и бросает взгляд на часы.
Это какое-то адское… непонятно что, потому что и у моей матери хронический бронхит, и я который год бьюсь, уговаривая ее бросить курить и беречь себя.
— Тебе нужно
— Ага, — он снова рассеянно кивает.
— Я на машине, давай подвезу?
— А как же… наше свидание?
— Будет повод повторить, — улыбаюсь вполне искренне.
У него такой взгляд, как будто я предложила «Боржоми» умирающему от жажды.
Глава 19
На следующий день Дима пишет, что у его матери подтвердил двухстороннюю пневмонию, и что врачи — те еще циники, потому что никто толком не говорит, насколько это может быть серьезно. Она дышит кислородом и к ней не пускают.
Я, как могу, стараюсь его поддержать в перерывах между активным внедрением в новую работу.
Понятное дело, что и речи быть не может о свиданиях и встречах, и я стараюсь сделать все, чтобы он не чувствовал себя обязанным даже начать разговор на эту тему.
И, как бы я ни старалась уйти от этих мыслей, в голове все время зудит: нужно встретиться с мамой. Последний месяц мы вообще просто созваниваемся и обмениваемся формальными сообщениями раз в день. Я прошу ее писать мне, чтобы знать, что у нее все в порядке, а она к каждому сообщению обязательно добавляет «шпильку»: «Это чтобы ты знала, что я еще дышу».
У моих родителей всегда были тяжелые отношения.
Однажды отец уже уходит из нашей жизни, и те годы были самыми тяжелыми для меня. Но и самыми важными, потому что так получилось, что главой семьи пришлось стать мне.
Потом родители снова сошлись, и какое-то время все было просто идеально. Настолько тепло, душевно и хорошо, что я не переставала говорить всем и каждому — именно такой должна быть семья, именно так муж должен любить жену, а жена — мужа. Но идиллия быстро кончилась. И на этот раз я выбрала папину сторону, потому что не могла найти никакого оправдания материнскому эгоизму.
В обеденный перерыв я проверяю свой ежедневник — ту его часть, в которой у меня список лекарств, которые принимает мама. Пара бутылочек уже должны заканчиваться, если только она, как обычно, не нарушила все графики со словами: «Я лучше любых врачей знаю, что мне нужно принимать, а что — нет».
В отдельный список выписываю все, что нужно купить в аптеке, в другой — фрукты, ее любимый чай и конфеты. Все это нужно купить, пусть даже это выглядит как отвлекающий кусок мяса, который бросают тигру, прежде чем зайти к нему в клетку.
Потом, повертев телефон в руках и собравшись с мыслями, набираю ее, заранее на всякий случай закрывая глаза и повторяя, как мантру: «Я спокойна, как слон, я спокойна как…»
— Я думала, тебе уже и голос мой слышать противно, — слышу в динамике ее недовольный голос и понимаю, что самое время искать какую-то другую успокаивающую технику. Желательно,
— Мам, ты же знаешь, что у меня с работой, — пытаюсь выдерживать миролюбивый тон.
— Твоя работа в полном порядке, ты же выбрала папу, а он расшибется, но сделает так, чтобы ты и думать обо мне забыла и даже не обращалась за советом!
— Меня уволили на прошлой неделе, ма. — Даже не удивлена, что она не помнит. Вряд ли вообще вчитывалась в те части моих сообщений, которые были обо мне, а не о ней.
Какой-то еще по-детски наивной части меня очень хочется, чтобы эта тишина в трубке стала предвестником невиданного события — искренних извинений.
— Но ты ведь уже нашла новую работу, раз не нашла времени заехать ко мне хотя бы в выходные.
Чуда не случается и в этот раз.
Если бы не ямочка на подбородке, как у отца, и не его изгиб бровей, который мои повторяют в точности, я бы ни на мгновение не сомневалась, что я — приемный ребенок, которого моей матери выдали в довесок к какой-то не очень нужной покупке. Именно так она обращается со мной с тех пор, как их с папой отношения во второй раз окончательно разладились.
— Я заеду сегодня после работы. Тебе что-то нужно?
Она фыркает, давая понять, что скорее удавится, чем скажет хоть слово. Лучше потом рассказывать всем приятельницам и родне, что от нее отказалась собственная дочь. Даже если последние пару лет именно я оплачиваю львиную долю ее расходов — после инсульта пять лет назад ей пришлось оставить работу. Денег у отца она не взяла бы, даже если бы он приполз на коленях с купюрами в зубах (конечно, это в принципе исключено). А я не могу и не хочу брать деньги у него, чтобы не превращаться в испорченный телефон.
— Ма, мне с работы звонят, — вру я, когда поток ее обиды превращается в настоящий шторм. Впереди еще половина рабочего дня, и мне будет куда потратить эти нервные клетки. — Люблю тебя.
— И я тебя, — говорит она, но это просто сухое эхо.
Ну должно же между нами быть что-то от игры в «дочки-матери».
Хорошо, что работа отвлекает меня от неприятных мыслей, и когда взгляд снова падает на часы — уже почти шесть, а в списке дел, которые я запланировала закончить до конца рабочего дня, все пункты отмечены как выполненные. Довольно задираю нос, фотографирую свой «чек-лист» и сбрасываю Диме с припиской: «Гордись мной, я — золотая головушка!». Бросаю телефон в портфель, быстро навожу порядок на столе и выхожу в коридор, на ходу просовывая руки в рукава пальто.
И почти сразу врезаюсь лбом в какую-то преграду.
Слава богу, мягкую.
— Мария Александровна, — слышу приятный немного тягучий голос моего босса. — Надеюсь, вам уже провели инструктаж по технике безопасности? Уверен, там должен быть пункт: «Передвигаться, строго глядя по сторонам».
Я тушуюсь, чувствуя, как румянец приливает к щекам. Это не стыд, скорее — досада, что я так опростоволосилась в первую же встречу в статусе «начальник-подчиненная».
— Я обязательно учту ваши замечания, Игорь Сергеевич, — отвечаю я, наконец, справившись с рукавами.