Грешные записки
Шрифт:
А после спектакля Пап пришел в гримуборную Андрея. Обнимал его, что-то восторженно выкрикивал, вытирал слезы. И тут же заявил, что приглашает нас в гастрольное турне по всем столицам Европы, а потом по Америке.
Тогда мы подумали, что он говорит это для красного словца, от избытка чувств. Но через несколько дней действительно получили от него официальное приглашение. Конечно, мы обрадовались, но радость наша оказалась преждевременной. Заместитель министра культуры заявил, что с этой антисоветчиной мы поедем за границу только через его труп. Он остался жив, и мы никуда не поехали.
До
А однажды Андрей зашел ко мне в гримуборную и сказал:
– Дай прежде слово, что ты у меня не отберешь то, что я тебе сейчас покажу.
– Конечно, даю.
– Ведь ты даже не знаешь, что очаровал всех парижанок.
И он положил передо мной роскошный темно-зеленый буклет с золотым тиснением. Это оказалась программа нашего турне по Европе. В ней говорилось, что маленькая блестящая труппа во главе с выдающимся режиссером Эфросом триумфально закончила свои выступления в Париже и отправляется в Стокгольм, где ее ждет не меньший успех. Дальше упоминались Осло, Западный Берлин и т. д.
– Что это? – спросил я.
– Что видишь. Пап был абсолютно уверен в нашем успехе и заранее напечатал этот буклет. Он звонил мне из Европы, и я объяснил ему, что нас не выпускают. «Что они делают?!» – закричал он и, кажется, заплакал… Идиоты! – И Андрей вышел, хлопнув дверью.
Эфрос не пропускал ни одного спектакля. Он нервно ходил за кулисами и ждал нас.
– Ну как? – задавал он всегда один и тот же вопрос, и Андрей каждый раз отвечал:
– Я играл блестяще, и Левка мне не мешал. Да все хорошо, Анатолий Васильевич, не волнуйтесь. Но, если честно, ваш Дуров мне играть не дает: тянет одеяло на себя. Что поделаешь – ваша школа!
И мы, обнявшись, шли разгримировываться. А Эфрос улыбался нам вслед:
– Ду-ра-ки!
Это был спектакль общего счастья. Я не знаю, сколько раз прошел «Дон Жуан». Цифра все равно ничего не скажет. Просто он был!
Я думаю, что роль Дон Жуана – одна из лучших работ Андрея Миронова: сплав его звонкого, хрустального, полетного таланта и трагизма, о котором постоянно говорил Анатолий Васильевич.
Да, это была одна из лучших его ролей.
Не знаю, кто придумал циничную формулировку «незаменимых людей нет». Такого не может быть! Каждый человек незаменим. Даже сварливый для тебя сосед, который говорит тебе гадости или писает под дверь – незаменим. Когда он умрет и появится новый сосед, он покажется тебе скучным, и не поругаешься с ним толком. Будешь жалеть о том, который ушел, потому что он был неповторим.
Всё, квас уехал!
Это моя любимая поговорка. Когда ситуация безысходная, когда что-то или кого-то теряешь, я говорю: «Квас уехал!» Появилась эта поговорка довольно неожиданно. Я очень люблю квас. А у нас рядом с домом всегда стояла бочка с квасом. Однажды, проходя мимо бочки, захотел купить домой квас. Поднялся наверх, взял бидон, спустился и увидел, что вместо той бочки висит объявление «КВАС УЕХАЛ». Мне так понравилось это абсолютно безысходное объявление, пожалуй, даже страшнее, чем в метро
Каждый день я прихожу в Театр на Малой Бронной, захожу в репертуарную контору и встречаюсь с Григорием Моисеевичем Лямпе. В конторе – его портрет. Нет, не в память, а просто без него нельзя, – он здесь, он всегда был здесь и будет. Он незаменим.
У него было три имени: Григорий Моисеевич, Гриша и Гриня. Я имел право и честь называть его всеми тремя. Официально, за кулисами и в жизни.
Если кто запамятовал его лицо, напомню: в фильме «Семнадцать мгновений весны» он играл роль профессора Рунге.
Его все любили и продолжают любить. Спросите сейчас любого актера любого театра о Лямпе, и он скажет о нем самые замечательные слова. Гриша был не только замечательным актером, он еще и заведовал труппой. Сложная и неблагодарная должность. Заведующий распределяет роли, следит за участием каждого актера в спектаклях, дает возможность артистам подработать на стороне и т. д. и т. п. Сложнейшая диспетчерская должность.
Заведующего назначает директор, но выдвигается он из своей среды самой труппой. А выдвигают, конечно же, того, кому артисты полностью доверяют. Не знаю, был ли где лучше заведующий труппой, чем Григорий Лямпе. Его труппа была как бы филиалом ТВ. У него постоянно в каждом зальчике шли репетиции телеспектаклей. Он для всех находил работу.
И вот однажды он мне заявляет: «Уезжаю в Израиль». Я был страшно огорчен, потому что такой добрый, справедливый человек в наше время не такая уж каждодневность – это редкое явление.
Он уехал. И я думал, что больше мы никогда не увидимся: какой ветер занесет, какие пути заведут меня в эту страну? Но так случилось, что я уже четыре раза был там на съемках фильма «Мастер и Маргарита».
Я прилетал и звонил.
– Гриня! Это я, Левка!
– Ты откуда?
– Из Тель-Авива. Я прилетел с кино. Я в гостинице…
– Какой гостинице?! Ты что, спятил? А ну, быстро к нам!
– Гриша, да у тебя и так… Я же знаю, кто бы ни приехал – и все к тебе.
– Все?! Ты мне кто – все?! Да я и слушать не хочу! Катя, скажи ему…
Трубку берет его жена Катя и спокойно, но властно:
– Левчик, а ну-ка быстрей!
А потом дочь Алена:
– Дя-дя Ле-е-ева, как я рада!
И сам не знаю, кем я был у них: дядей, племянником, дедушкой? Но я был родным. И гордился этим.
И вот я опять в их доме, и мы говорим, говорим, говорим… И вспоминаем, вспоминаем, вспоминаем…
Я видел его в двух спектаклях театра «Гешер»: в «Идиоте» и в спектакле о Катастрофе. Он играл блестяще! А потом он приехал в Москву и показал отснятый на кассету свой бенефис. Это был вечер большого гордого Мастера. С прекрасным, но очень грустным финалом. Как предчувствие… Кто знал, что это – итог…
Но весть о том, что Гриша лег в больницу, никто не воспринял как большую опасность. Кто не ложился! Как у всякого пожилого человека, у него был набор всяких болячек. А медицина… Не уверен, что она лучше нашей. Может быть, аппаратура лучше. А специалисты-то почти все наши работают.