Грешный любовник
Шрифт:
Они с Давом остались одни.
Темное безмолвие простиралось вокруг. Белые поля убегали вдаль к залитому ярким лунным светом горизонту. Тишина была абсолютная, если не считать слабого позвякивания сбруи гнедых, которые все еще стояли в воде. Его лицо казалось призрачным в лунном свете, умное, прекрасное, как лицо божества. Время тянулось, словно некая тонкая шелковая лента все еще обещала хрупкую связь, а потом оборвалась.
Дав круто развернулся, вновь вошел в черную воду и вытащил нож. Он обрезал упряжь, оставив гнедым
Сильвия тоже пошлепала по воде помогать и подхватила лошадей под уздцы. Ледяная вода обжигала лодыжки и заставила ее вспомнить: «Я мальчик! Я не жду, что меня будут укутывать, утешать, лелеять, как если б я была существом хрупким...»
– Ты верхом ездить умеешь? – спросил Дав.
– Да.
– Хорошо.
Лошади послушно последовали за ними на берег. Дав провел пальцами по костям и сухожилиям, проверяя, не получили ли лошади повреждений, а Сильвия гладила их черные бархатные носы. Сердце ее ныло, как если б она только что понесла великую потерю. Она замерзла. Горе одолевало ее, одинокое и несущее с собой пустоту. Она не выиграла лошадь! О Боже! Ей стало грустно, потому что роскошная, прекрасная скачка закончилась!
Она бы, разумеется, поступила точно так же, как и он, и вернулась бы помочь Хартшему и его камердинеру, но подобная неудача нисколько не уменьшала ее безумного огорчения. Из-за утраченной победы. Из-за утраченного навсегда ослепительного момента совместного безумия...
– Лошади будут только рады вернуться домой шагом, – резко ворвался в ее мысли спокойный голос Дава. – Все волнения позади. Давай помогу.
Она согнула колено и позволила ему подсадить себя на спину гнедого. Конечно же, она умела ездить верхом. Но она никогда раньше не ездила без седла.
Скрыв глубоко в сердце свое нелепое горе от проигрыша, она сама себе усмехнулась не без жалости. Ах, да что там! Зато ее жизнь одаривала по-другому: например, сейчас ей выпала верховая прогулка без седла при лунном свете.
Дав запрыгнул на другого гнедого, а третьего повел в поводу.
– Итак, возвращаемся, дабы утопить наши печали в белом испанском вине, – возвестил он.
– Не следует ли мне, сэр, сначала сказать несколько слов о вашем благородстве? – осведомилась она, нарочно придав своему голосу некоторую насмешливость и даже нагловатость, как пристало бы мальчишке, хотя по его голосу она поняла, что он и взвинчен, и напряжен.
От удивления он даже рассмеялся.
– Боже мой, нет!
– Мы могли выиграть. Лорд Хартшем вполне мог бы спасти своего камердинера собственными силами.
– Они оба насквозь промокли. Его человек потерял сознание.
Может, ей только показалось, что он напряжен?
– Лорд Боун, очевидно, не обременен подобной совестливостью.
– Ему и не требовалось проявлять совестливость. Мы уже занялись пострадавшими. Кстати сказать, ноги у меня совершенно заледенели. Может, пора в путь?
Он повернул
– Я что-то не совсем понимаю. – Она пристроилась на своем гнедом рядом с ним. – По-моему, вы с Хартшемом должны считаться врагами.
Он покосился на нее.
– Почему же, черт возьми?
– Но все ожидают от вас именно вражды.
– Я, Джордж, редко поступаю так, как от меня ожидают.
– Если бы моя любовница оставила меня ради другого мужчины, я бы вряд ли относился к нему как к другу.
– Я вообще никак к нему не отношусь, – заметил Дав. – Я всего-навсего использовал вечер с толком.
– С толком? – переспросила она. – Каким еще толком?
– А ты сам не догадался?
– Ах да, – вспомнила она. – Ведь предполагается, что я должен делать наблюдения для вас, не так ли?
– А ты делал?
– Лорд Хартшем, будучи в глазах света признанным спутником леди Грэнхем, считается и хозяином праздника. Однако жаровни, скрытые внутри статуй, ледяной дворец, безумная гонка на санях – мне кажется, на подобное у его светлости не хватило бы ни воображения, ни способностей. Ведь все перечисленные идеи принадлежат не Хартшему, верно?
– Трезвое замечание, Джордж. Что еще?
– Вы задумали этот праздник, и вы без лишнего шума проследили за тем, чтобы все прошло хорошо, однако не требуете признания своих заслуг. Почему?
– Чтобы доставить удовольствие Мег.
– Однако вы подвергли жизнь ее нового любовника огромной опасности, устроив санную гонку.
– Не более чем свою собственную или твою. Кстати сказать, Хартшем принял участие с большой охотой. Вообще-то он чертовски хорошо правит упряжкой. Он смог бы, как ты весьма проницательно заметил ранее, спастись самостоятельно.
– Так что вы подразумевали, говоря «с толком»?
– Я преподал ему небольшой урок.
– Урок?
– Я предоставил ему возможность чуть подняться над собой.
– Почему?
– Потому что Мег – мой друг.
– Она заслуживает лучшего.
– Разумеется. Но я не могу ей дать ничего другого. Что еще ты заметил?
Чувствуя теплую спину гнедого, она провела рукой по его черной гриве, набрала в грудь побольше воздуха и отважилась приступить к более рискованной теме.
– Я видел, как вы вошли в лабиринт вслед за какой-то женщиной. Судя по виду, вы тогда выглядели сильно пьяным.
Лошадь, шедшая в поводу, вдруг вскинула задом. На мгновение возникла сумятица, в результате которой все три лошади толкались и крутились.
– Удобная маскировка, Джордж. Дамы любят, когда мужчина чуть пьян. Даме легче простить мужчине всякие поползновения, когда он не властен над собой, а потому легче простить и себе самой небольшую нескромность.
Небольшую нескромность! Сердце у нее забилось сильно-сильно, так что, казалось, его удары разносятся в тишине как набат.
– И что ж ваша дама?