Грезы Февра (сборник)
Шрифт:
– Каюты пока не обставлены, – сказал Марш и открыл дверь одной из них. – Мы заказали лучшие пуховые матрасы и подушки. В каждой каюте будет зеркало и масляная лампа. Каюты второго класса больше обычных. Несмотря на то что наше судно не сможет брать столько же пассажиров, как другое такого же размера, здесь больше места. – Он улыбнулся: – Поэтому и стоимость проезда сделаем выше.
В каждой каюте имелось по две двери: одна вела на палубу, вторая – внутрь корабля, в большой салон – кают-компанию парохода.
– Кают-компания пока не завершена, – заметил Марш, – но все же давайте пройдем и посмотрим.
Войдя в главное помещение судна, они остановились. Браун поднял фонарь высоко над головой, чтобы осветить пространство необъятного салона. Большой зал
– На носу судна располагается кают-компания для джентльменов, на корме – для дам. – Марш поднял трость к потолку. – Сейчас в такой темноте ничего не видно, однако хочу обратить ваше внимание на то, что световые люки над салоном оснащены витражными стеклами. Мы собираемся застелить пол брюссельскими коврами, а также положить ковры в каждой каюте первого класса. На деревянном столике оригинальной конструкции поставим серебряный сосуд с прохладительными напитками и серебряные же фужеры. У нас будет рояль и новенькие, с иголочки, бархатные кресла. На столы постелем настоящие льняные скатерти. Но пока ничего этого здесь нет.
Даже без ковров, зеркал и мебели вытянутый в длину салон представлялся роскошным. Люди в молчании медленно прошлись по нему. Неверный свет фонаря выхватывал из темноты те или иные фрагменты величавой красоты, которая за их спинами тут же снова исчезала во мраке. Высокий сводчатый потолок поддерживался изогнутыми балками, покрытыми тонкой, ажурной, как дорогое кружево, резьбой и расписанными яркими красками. Двери кают первого класса украшали стройные рифленые колонны. Стойка бара была сработана из черного мрамора с характерными прожилками. Двойной ряд канделябров, каждый из которых венчали четыре больших хрустальных шара, поддерживался в висячем положении тонкой вязью кованого железа. Нужно только налить масла и чиркнуть спичкой, чтобы мерцающий свет озарил все это великолепие, отразил его в зеркалах и оживил грандиозный зал.
– Я бы сказала, что каюты второго класса слишком малы, – вдруг заметила Кэтрин, – хотя кают-компания будет великолепна.
Марш сердито посмотрел на нее:
– Каюты достаточно велики, мэм. Восемь квадратных футов. Обычно они не превышают шести. Это же пароход, как вы знаете. – Он отвернулся от Кэтрин и снова указал тростью: – Контора будет помещаться там. Кухня и прачечные разместятся возле кожухов гребных колес. У меня на примете имеется кок, которого я хотел бы нанять. Когда-то он работал на моей «Леди Лиз».
Крыша паровой палубы служила одновременно и навесной палубой. Гости поднялись по узкому трапу и оказались перед большими черными дымовыми трубами, затем по более короткому трапу прошли на палубную надстройку, которая от дымовых труб вела к кожухам гребных колес.
– Каюты команды, – бросил Марш, не став утруждать себя их обходом.
На корабельной надстройке размещался капитанский мостик, куда он и привел группу.
Оттуда как на ладони просматривалась вся судоверфь. Другие, менее крупные корабельные конструкции тонули в тумане. Дальше виднелись черные воды реки Огайо, и даже дальние огни Луисвилла призрачно мерцали в темном мареве. Просторное помещение капитанского мостика изнутри было обито плюшем. В оконных рамах стояло стекло лучшего в мире качества, его края окаймляли полоски витражей. В свете фонаря рубка сияла полированным темным деревом и холодным бледным блеском начищенного серебра.
Тут размещался штурвал. Видна была только его верхняя часть, но даже видимая его часть поднималась до уровня роста Марша, в то время как нижняя уходила в специальную прорезь в полу. Штурвал был сделан из мягкого тикового дерева и на ощупь казался прохладным и гладким. Его спицы перехватывали замысловатые серебряные обручи, похожие на подвязки танцовщиц из мюзик-холла. Штурвал, казалось, не мог дождаться, когда руки рулевого обнимут его.
Джошуа Йорк подошел к рулевому колесу, дотронулся до него и бледной ладонью провел по черному дереву и серебряным обручам. Потом взял его так, как если бы
Наконец Джошуа Йорк повернулся и нарушил тишину:
– Эбнер, – сказал он, – мне бы хотелось научиться управлять этим судном. Ты сможешь научить меня?
– Управлять? – с удивлением переспросил Марш.
Ему не стоило труда представить партнера в роли капитана или хозяина парохода, но управление судном – нечто иное. Все же этот вопрос сделал партнера более понятным для капитана и позволил почувствовать к нему некоторое расположение. Эбнеру Маршу было хорошо известно, что значит это чувство, желание управлять кораблем.
– Что ж, Джошуа, – сказал Марш, – когда-то и я стоял за штурвалом судна. Надо тебе сказать, это одно из грандиознейших ощущений на свете. Ничто не может сравниться с ним. Однако научиться этому с ходу нельзя, думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.
– С первого взгляда кажется, что крутить колесо не представляет никаких сложностей, – сказал Йорк.
Марш рассмеялся:
– Конечно, нет. Но нужно не столько крутить колесо, сколько узнать саму реку, Йорк. Старушку Миссисипи. Я, прежде чем стать владельцем собственного судна, проходил рулевым восемь лет. Мне разрешалось водить суда по верховьям Миссисипи и Иллинойса. Только Огайо и Миссисипи в нижнем течении были для меня закрыты. Несмотря на знание речного и пароходного дела, я не отважился бы пуститься в плавание по тем рекам, слишком был велик риск расстаться с жизнью – я не знал их. Те, другие, были мне известны. Теперь, когда я уже столько лет не входил в рулевую рубку, чтобы снова начать водить пароход, мне пришлось бы заново изучать реки. Река меняется, Джошуа, это я тебе точно говорю. Она никогда не бывает одинаковой, даже если ты пройдешь по ней два раза подряд. Нужно знать каждый дюйм ее как свои пять пальцев. – Марш торжественно подошел к штурвалу и благоговейно опустил на него одну руку. – Теперь мне хотелось бы хоть раз встать за штурвал этого судна. Когда мы будем состязаться с «Эклипсом», отстоять одну вахту, если ты понимаешь, о чем я говорю. Но это судно слишком роскошно для верховий Миссисипи. Ему нужен Новый Орлеан, не меньше, а это значит, нижнее русло реки, так что мне самому предстоит учиться. Мне придется изучать каждый фут его, будь он неладен. Для этого нужно время, нужно чертовски много приложить труда. – Он посмотрел на Йорка: – Сейчас, когда я объяснил, что к чему, ты по-прежнему хочешь быть рулевым?
– Мы могли бы учиться вместе, Эбнер, – ответил Йорк.
Тем временем спутники Йорка начали проявлять беспокойство. Они бродили от окна к окну, Браун то и дело перекладывал фонарь из одной руки в другую. Саймон стал еще мрачнее и своим видом все более напоминал покойника. Смит на своем языке сказал что-то Йорку, и тот кивнул:
– Нам пора возвращаться.
Марш в последний раз огляделся. Даже сейчас ему не хотелось уходить.
Когда они выбирались из судоверфи, Йорк обернулся и бросил прощальный взгляд на их пароход, стоявший на стапелях. Его силуэт смутным бледным пятном выделялся на темном фоне. Все остановились и безмолвно ждали.
– Ты знаешь, кто такой Байрон? – спросил Йорк Марша.
Марш на минуту задумался.
– Я знаю парня по имени Блэкджек Пит, он был рулевым на «Большом турке». Мне кажется, его второе имя было Брайан.
Губы Йорка тронула улыбка.
– Не Брайан, а Байрон. Лорд Байрон, английский поэт.
– А-а-а, – протянул Марш. – Вот ты о ком, я не слишком силен в поэзии. Но думаю, что слышал о нем. Он хромал, верно? И еще волочился за дамами.
– Тот самый, Эбнер. Поразительный человек. Мне выпал случай однажды повстречаться с ним. Наш пароход напомнил мне одно написанное им стихотворение. – Йорк начал декламировать: