Грёзы о Закате
Шрифт:
— В Ладоге со временем все дома покроем черепицей. Станет наш стольный град краше, чем Волынь! Есть ли, Стоян, у тебя запас черепицы?
— На два дома найдём.
— Тогда грузи на ладью.
— А кто заводу платить будет за черепицу?
— Эти вопросы решай с Ярославом. Он главный казначей. Да пусть определит посредника для приёма заказов в Ладоге.
Вечером, после долгожданной баньки, Олег Дукович поведал Алесю о своём плане взятия Изборска:
— Мы пушки не потащим к крепости. Проверим себя, да твои придумки, Алесь. Есть у нас свой 'троянский' конь:
— Кого воеводой поставишь?
— С Хотеном говорил. Надобно ему остепениться. Пушкарское дело он плохо знает. Проявит себя как воевода в Изборске — сменю гнев на милость.
— Он толковый парень и здравого смысла не лишён. В Изборске будет на своём месте. А вот двое гавелян из воинства Хельги, что к тебе примкнули в Ладоге, беспокоят меня. Мнится мне, что Хельги подослал их нам.
— Не только тебе мнится. Обоих в Ругодив отослал с наказом остаться там, а Милослава с его людьми направить в Ладогу.
Когда император с ассистентом выпили вторую братину мёда, Алесь под хмельком выдал напутственное слово Олегу и взял с него обещание поберечь стаканы с картечью на обратный путь, ибо булгары на Итиль-реке не преминут пощипать флот Дуковича, когда он будет возвращаться с добычей.
Утром прибыл Ведислав и, прежде всего, побеседовал с Олегом Дуковичем.
— Пошто ты в чёрну сутану вырядился, пресветлый?
— Исповедь приму у заблудшей овцы. Да напомню Алесю, что обещал навестить меня, монаха, в моей обители.
И пресветлый в монашеской рясе отправился на поиски Алеся.
Его бывший раб окунулся в решение проблем. Дукович выделил только двух витязей-мастеров, и Алесь провёл с ними инструктаж и выдал ценные указания по обучению новиков, а также тех кривичей и словен, что были наняты Стояном. Явился, наконец-таки, Рознег, и Алесь отправился с ним к буртам селитряниц, устроенных на самом дальнем участке. На обратном пути надолго застрял на лесопилке. Забраковал пилы для распиловки брёвен на доски. Полотна сняли, и связав их воедино, Рознег с Алесем донесли их до кузницы.
Там их дожидался волхв. Беседовал с Черменом-Олексой, а вернее сказать, смущал его душу рассказом о лицемерии христиан-католиков.
— Пресветлый, пошто смущаешь светлую душу христианскую. Помнишь, сказывал тебе о минах?
— Тех, что взрываются?
— Так точно. Да будет тебе известно, пресветлый, что участок здесь проверен. Мин нет.
Волхв рассмеялся, а Олекса помрачнел. Суть шутки до него не дошла, а он во всём любил ясность.
Пришёл за тобой, внуче. Поедешь со мной на день-другой во Вревку. С Дуковичем уже побеседовал. Исповедал Олексу. Так и быть, Олекса! Я, Козьма из монастыря Святого Космы, смущал твою душу, но глас твоего божественного наставника Александра убедил меня. Твоя душа светла. Отпускаются тебе грехи твои.
Козьма перекрестил заблудшую в католичестве овцу и напомнил всем, что надобно проститься
Прощание состоялось у конторы только вечером. Построение витязей, облачившихся в броню, пафосную речь Олега Дуковича, обещавшего значительное пополнение в поредевшие ряды витязей и победу над хазарами и прочими врагами, напутствие Алеся Буйновича, и речь Ведислава, воззвавшего к освобождению и возвращению наших людей из полона, завершили команды Ярослава, и витязи, не забывшие строевой шаг, направились к ладьям и дружно подхватили слова запевалы и песню, отредактированную ещё в Даларне: «Солдатушки, браво-ребятушки, где же ваши жёны? Наши жёны — пушки заряжёны, вот где наши жёны!..»
В сумерках ладьи ходко пошли вверх по Великой реке. Беззаботные жители Плескова и Изборска и варяги, посаженные в крепостях в Рюриковы времена, не знали и не ведали своей судьбы.
Уже темнело.
ТЕТРАДЬ 4
Легче сшить листы в растрёпанную тетрадь с неровными краями, чем выбрать рассказ из множества тех историй, кои поведал Алесю волхв из Вревки-селища.
И выбрал Алесь два незатейливых сказа.
ГОРЕ И СЛЁЗЫ ВОЛХВА
Когда все амфоры с земляным маслом закопали, волхв сказал Стояну и Роснегу:
— Сюда местные не ходят, и варяги не сунутся. Детей стращают Чернобогом и кикиморами и сказывают им: здесь их ждёт Карачун и медведь-шатун; да и сами побаиваются. Так что, нет лучше места для завода, чем этот Медвежий угол. Вам наши селищенские мужики будут помогать в строительстве. А как рублену избу поставите да обустроитесь, зовите на новоселье. А теперича, вертаемся, лютичи, к корабосу! До моего дома должны к вечеру дойти.
Жёны Стояна и Роснега радостно приветствовали мужей, взрослых сыновей и волхва: они успели к их возвращению сварить ушицу на всю ватажку.
Ромейское судно, пропахшее земляным маслом, в заплатах и с чёрными бортами, просмолёнными за время ремонта в Лютич-граде, устремилось по притоку к Великой реке, а на Великой подняли латаный парус.
К устью реки Вревки «корабос» дошёл к вечеру.
По-над берегом Вревки, и правым и левым, — девственный лес с редкими просветами.
Волхв полной грудью вдыхал прохладный воздух северных широт, любовался лесом, а его спутники, Рознег и Стоян, спустив парус, взялись вновь за вёсла. Ведислав удивился, увидев разлив Вревки, вышедшей из берегов; он не помнил такой большой воды.
Родные места его жены встретили волхва ласковым теплом. Лесные птахи, казалось, радовались ему и приветствовали щебетаньем.
— Почти доплыли, — сказал волхв.
Спутники волхва вновь взялись за вёсла. Десяток-другой гребков — и они увидели селище на правом берегу. За частоколом виднелись крыши домов, дымки от печей, а ноздри защекотал запах выпечки. К воде выбежали босоногие мальчишки и, увидев человека в праздничной ромейской одежде и гребцов, громко оповестили:
— Гости к Велемиру! Гости плывут!