Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
Но самым шокирующим для Вендетова оказался даже не сам рассказ, а стоящая под ним подпись — КАМАРИЛЬИН. Тот самый Камарильин, к которому ушла два месяца назад от Вендетова Саша.
Пожалуй, Камарильину нельзя было отказать в писательском мастерстве, Вендетов и Камарильин никогда не встречались, знать о Вендетове Камарильин мог только по рассказам Саши, однако все повадки, характер и даже внешность Вендетова были описаны в рассказе исключительно точно. За некоторыми исключениями — например, Вендетов никогда не пил, за всю жизнь он выпил только бокал вина на юбилее отца, кроме того, никакая девушка, тем более космонавтка, к
Но точность образа в рассказе поражала, у Вендетова закружилась голова, впервые в жизни закололо сердце.
Что будет, когда рассказ прочитают его коллеги?
Рассказ выставлял его НЕУДАЧНИКОМ, АЛКАШОМ, НАИВНЫМ ДУРАЧКОМ, счастливый конец рассказа был явной насмешкой над судьбой Вендетова. Аналогия между героем рассказа и самим Вендетовым была слишком явной, Вендетов думал, как будут его подкалывать коллеги, спрашивая, не с похмела ли он сегодня, и как ему потрахушки с космонавткой в открытом космосе, и когда он уже полетит на Марс к любимой жене. Это было ужасно, гораздо страшнее школьных издевательств.
Здесь, в НИИ № 20 Вендетов наконец нашел свое место и смысл жизни, а проклятый КАМАРИЛЬИН отнял у него сначала девушку, а теперь и смысл.
Вендетов уничтожил все экземпляры «Трезвого дворника-комсомольца» обнаруженные в сортире, он лично обошел все кабинки туалета, он изорвал газеты в клочья и утопил рваную бумагу в очке, так что один из сортиров засорился и перестал смывать. Тогда Вендетов испугался, что сантехник, придя разгребать говны из засорившегося толчка, прочтет мерзкий рассказ и будет потешаться над ним. Но делать теперь было нечего, вытаскивать рваную бумагу из толчка Вендетов уже не полез, он с детства был брезглив.
Еще Вендетов сохранил, сам не зная зачем, один из экземпляров «Трезвого дворника-комсомольца», и сейчас, пока он работал с «кукурузкой», этот экземпляр лежал рядом, действуя Вендетову на нервы.
Вендетов пытался успокоиться, рассуждать рационально, но здравое размышление над ситуацией приводило к еще большему ужасу.
Было очевидно, что ни один коллега Вендетова не будет в здравом уме читать «Трезвого дворника-комсомольца», но ведь сам Вендетов его зачем-то прочел. По крайней мере, все газеты из сортира теперь уничтожены, а читать подобные издания человек может только от скуки, сидя в туалете.
А потом Вендетов вспомнил, что газету заставляют выписывать всех городских дворников. У них в НИИ № 20 тоже был дворник, разумеется, не трезвый и не комсомолец — Эдик был с похмела почти каждый день. Вендетов не знал, читает ли Эдик газеты, но затревожился. Вендетову теперь казалось, что единственный выход из ситуации — убить Эдика раньше, чем тот прочтет рассказ и успеет рассказать о нем кому-либо. Он даже начал обдумывать детальный план устранения дворника, но потом вдруг вспомнил, что газету заставляют выписывать не только дворников, но и комсомольцев. И когда эта простая мысль дошла до Вендетова, внутри у него все похолодело. Это был конец. Комсомольцев здесь в городке несколько тысяч, кто-нибудь обязательно прочитает «Говорит Марс» и соотнесет героя рассказа с Вендетовым, а потом расскажет о своем открытии остальным горожанам и работникам «двадцатки».
Если бы только Камарильин не трогал личную жизнь Вендетова, если бы только он ограничился проблемами алкоголизма и сверхзвуковой радиосвязи...
Вендетову
Проклятые гуманитарии, бездельники, от них все зло. Вендетов страстно желал уничтожить всех писателей, поэтов, художников, всю эту падаль, пытать их, резать на куски, убивать у них на глазах их родителей и детей, стереть говно с лица планеты.
Андропов был единственным, кто понимал, где источник скверны, он знал, и за это подлецы-гуманитарии его отравили. Они убили Андропова, а теперь плетут заговор вокруг самого Вендетова, пытаются организовать его травлю. А он просто стоит в школьном классе, и на спине у него нарисован хуй. Нарисованный на спине хуй — вот что жизнь дала Вендетову вместо счастья.
И все это было настолько жестоко, страшно, абсурдно и невыносимо, что Вендетов подошел к панели продувки рабочей зоны и с исступленным наслаждением дернул красный рычаг.
Если Вендетов несчастлив — пусть подыхает весь мир. Вот единственно возможный вывод из человеческой жизни. Пусть с красивого личика Саши слезет кожа, пусть Камарильин увидит это, прежде чем сдохнуть в муках.
Продувка разумеется не активировалась, у аппаратуры в отличии от человека нервов нет, и от несчастной любви она не страдает. Раздался мерзкий скрежещущий звук, и информационный экран вывел сложенную из светодиодов надпись «ДЕЙСТВИЕ ЗАПРЕЩЕНО! ПРЕПАРАТ В РАБОЧЕЙ ЗОНЕ!»
Выше надписи загорелась мигающая красная лампочка. Вендетов отлично знал, что означает эта лампочка. Она сообщала, что на пульт дежурного поступил сигнал о неадекватных действиях лаборанта, о том что он, Вендетов, сошел с ума или просто устал, или пьян, прямо как Местяев из рассказа «Говорит Марс».
Через пару минут сюда прибежит дежурный с вооруженной охраной, в лучшем случае Вендетова навсегда отстранят от работы с «кукурузкой».
Терять было, в общем-то, нечего. Вендетов теперь действовал совершенно спокойно и рационально. Он, разумеется, знал о протоколе 314, введение протокола для всех оборонных НИИ типа их «двадцатки» было одним из последних действий Андропова на посту генерального секретаря. Протокол предназначался для особых случаев, его надлежало активировать тогда и только тогда, когда высшее руководство СССР погибло или отрезано от средств связи, а территория страны оккупирована неприятелем.
Протокол предполагал, что в таком случае выжившие сотрудники НИИ вывалят на голову оккупантов и заодно на собственное население всю смертельную начинку учреждений, занимавшихся оружием массового поражения. Как старшему лаборанту, Вендетову были известны все коды доступа протокола. Он подошел к приборной панели и не спеша ввел число «314».
Взревела сирена, помещение осветилось тусклым красным светом. Но у Вендетова не дрожали руки, он действовал уверенно. Они просто вши, быдло, они обязаны умереть, если того желает Вендетов. Мама всегда говорила в детстве, что Вендетов самый лучший, самый важный и любимый, если девушки не хотят любить Вендетова так же, как любила мама, — пусть с них пластами сходит кожа, пусть их глаза лопаются, как у лабораторных крыс.