Грибная красавица
Шрифт:
— Да нет же! Это моя госпожа… Хоть она и странная, и жестокая порой, да вот только это она их спасла. Она и без меня все узнала о колдунье… Мне так страшно рисовать ее…
— Хватит! — резкий окрик оборвал женщину, заставив ее пугливо втянуть голову в плечи и сжаться в комок.
Девица поднялась с места, подошла к Тени и застыла напротив сидящих. На ее лице была написана усталая брезгливость.
— Не перестаю удивляться человеческой глупости…
— Госпожа Хризштайн, — с мягким упреком сказал церковник. — Вы подслушивали? Это
— Помолчите, святой отец, — также устало оборвала старика девица. — Тень, скажи на милость, с чего ты решила, что убила мужа?
— Но как же… — растерянно подняла глаза невольница. — Ведь нож и картина… Я же…
— Что ты постоянно бубнишь? Голову включать не пробовала? Ты же типичная жертва, всепрощающая и подставляющую вторую щеку… Ты ж небось еще и мучителю своему супчики готовила, обстирывала да ублажала? А потом вдруг за нож схватилась? Не смеши меня…
— Я и вправду не помню, как все было, но…
— Материнский инстинкт, госпожа Хризштайн, способен толкнуть женщину и на более отчаянные поступки. Вы поймете это, когда сами станете матерью…
Девица сделала резкий шаг к священнику и угрожающе нависла над ним.
— Почему же ее материнский инстинкт не подсказал ей бежать и спасать свое дитя от изверга-отца еще раньше? Почему она преступно подвергала свою дочь опасности, живя рядом с таким человеком? Или же она думала, что он исправится? Милостью Единого? Бесконечной и благодатной?
Девица Хризштайн расхохоталась так, что ее несчастная невольница побледнела, а старик поежился. Далее последовали быстрые вопросы, больше похожие на словесные удары, на которые смятенная женщина едва успевала отвечать.
— В какой руке у тебя был нож, когда ты пришла в себя?
— В левой… кажется…
— Сколько ранений было на теле твоего мужа? Одно-два? Больше?
— Больше… Не помню… Не смотрела… Но много…
— Прекрати бубнить и отвечай быстро и четко. Сколько лет было твоей дочери?
— Четыре. Совсем еще кроха, но такая…
— Где она была, когда ты очнулась?
— Что? Я не…
— Ты сказала, что она бросилась тебя защищать, и Гийом ее отшвырнул. Где она была? Она видела, как ты убивала?
Женщина побледнела так страшно, что отец Георг обеспокоенно пробормотал:
— Я принесу вам воды…
— Господи, неужели моя девочка все видела…
— Хватит сопли везти! Отвечай! Быстро! Где она была, когда ты очнулась?
— Не знаю… Я не видела ее… Господи Единый!..
Девица Хризштайн без всяких колебаний ударила невольницу по щеке, та дернулась и замолчала, глядя на свою мучительницу большими несчастными глазами.
— Я сказала, отвечать четко и быстро. Рыдать потом будешь. Гийом был пьян в тот день?
— Да, он вернулся рано, обычно допоздна засиживался в кабаке…
— Какой был нож? Кухонный? Охотничий? Или кинжал?
— Я не п-п-помню…
Девица склонилась над невольницей и заглянула той в глаза.
— Вспоминай. Ты держала его в руке. Какая была
— Н-нет, точно нет… Она была большая, неудобная и липкая от крови…
— Охотничий нож. Понятно. У Гийома был такой?
— Не знаю…
— Да что ты вообще знаешь, клуша недобитая! — взъярилась девица. — Он тебя, что, и по голове бил?
— Да…
— Демон!.. Вот дура! Сестра к тебе часто приходила?
— Да. Она после смерти матери сильно изменилась…
— Ты сказала, что вас вместе отправили учиться рисунку. Она тоже рисовала?
— Да, но ее живопись мало интересовала. Равена быстро выскочила замуж за богатого купца, отец приводил ее мне в пример…
— Картины с кровавыми сценами появлялись каждый день?
— Нет, но часто… Однажды Равена увидела одну из них, сказала, что я ненормальная, стала насмехаться, что я могу лишь рисовать, что никогда не осмелюсь на самом деле за себя постоять. Мне было так стыдно…
— Твоя сестра левша?
— Что? Да, она… Она так и не смогла переучиться, хотя отец сильно злился из-за этого…
— Твой отец был богат?
— Да, он владел рудниками на севере. Они приносили хороший доход.
— И последний вопрос. У Равены были свои дети?
— Нет. Отец так сильно хотел внука, что она даже надумала обмануть его ложной беременностью, но обман вскрылся и…
— Поздравляю тебя, Тень.
— С чем?
— С тем, что ты честно заслужила звание феерической идиотки княжества! Это ж надо, так…
— Госпожа Хризштайн, — оборвал ее старик, — мне, как и Тени, неприятны ваши постоянные оскорбления и…
— А мне невыносима глупость! Господи, Тень, ну подумай же ты хоть раз в жизни. Ты не левша, ты рисуешь правой рукой. С чего на рисунках ты нож вдруг стала держать в левой? С чего ты бросилась на мужа, сжимая нож в левой? А еще ты сама обмолвилась, что муж сломал тебя ребра с левой стороны. Мне прекрасно известно, какая это жуткая боль. Ты даже рукой бы пошевелить не смогла, не говоря уже о том, чтобы забрать кинжал у пьяного озверевшего мужа и нанести ему несколько ножевых ранений… Даже если предположить временное помрачнение сознания…
— Я не думала об этом… Но если не я, то кто?..
— Сначала я подумала о ребенке. Но четырехлетняя девочка едва ли бы смогла заколоть отца…
— Не смейте! Не смейте такого говорить!
— Ишь ты, какие мы смелые вдруг стали… — задумчиво склонила голову набок девица Хризштайн, разглядывая покрасневшее лицо невольницы. — Нет, думаю, все было намного проще. Гийом тебя избил и отправился отсыпаться. Пришла твоя сестра. Та самая, которая приносила тебе картины. Она писала их с себя и подсовывала тебе, надеясь довести тебя до убийства. Или помешательства. Она оценила обстановку, увидела, что ты без сознания, нашла Гийома, вытащила у него нож и спокойно заколола его. Потом вложила тебе кинжал в руку, измазала в крови и ушла, забрав с собой Александру.