Грибной царь
Шрифт:
— Кончайте! — крикнул, подбегая, маленький. — Млечников сказал: до его приезда ничего не предпринимать!
Услышав эту фамилию, «стеганые» сразу посерьезнели и прекратили наступательные действия.
— Как вам не стыдно! — осмелев, возвысила голос Нинка. — Вы не имеете права! Из-за вас никто в театр не может попасть!
— Ты еще им объясни, что искусство принадлежит народу! — тихо и ехидно подсказал Петька.
— А кому же еще? — удивилась Тоня.
Но у «мафии» была своя логика. Они стали объяснять, что билетов на всех все равно не хватит, что «Таганка» одна, а желающих много, что, пока они тут не закрепились,
— Ага, грамоты вам надо выдать!
— Может, вы еще и засраки?!
— А чего ты обзываешься?
— Тупой! «Засрак» — это заслуженный работник культуры.
Пока они так препирались, возле них остановился новый четыреста восьмой «Москвич», из которого вышел маленький рыжий парень в очках. Лицом, веснушчатым и серьезным, он напоминал отличника из какого-нибудь фильма студии Горького. На нем была настоящая «аляска», ярко-синие фирменные джинсы, а на ногах (это Свирельников хорошо запомнил), несмотря на зиму, — белые адидасовские кроссовки. Млечников приблизился и несколько мгновений молча разглядывал возмутителей спокойствия. «Стеганые» тем временем каким-то непроизвольно покорным движением выстроились почти в военную шеренгу. Повернувшись к подчиненным, он тихо спросил:
— Кто дежурил?
— Мы… — вперед виновато выдвинулись здоровый и маленький. — Мы только на десять минут отошли…
— На полтора часа! — наябедничала Тоня. — А мы увидели, что никого нет, и завели список. Мы имели право! Никого же не было… Мы имели право…
— К вам никаких претензий! — улыбнулся Млечников, и от этой усмешки лицо его сделалось почему-то жестоким и опасным. — А вы… — Он обернулся к проштрафившимся. — Сдайте список!
Они покорно отдали тетрадку и спрятались за спины других «стеганых».
— Значит, такое предложение, — продолжил Млечников. — Мои люди возобновляют дежурство, а вы… за находчивость… получаете пять билетов на «Мастера». Договорились?
— Десять! — моментально возразил Вовико. — По два в руки.
— Пять, — покачал головой главарь.
— Восемь! — сбавил Веселкин.
— Вы не из «Плешки»? — спросил мафиозный начальник с иронией.
— Нет, мы с филфака! — гордо отмежевалась Нинка от корыстного Веселкина.
— Пять! — непреклонно повторил Млечников и достал из куртки большой кожаный «лопатник».
Намеренно неторопливо он стал рыться по отделениям, и было видно, что там имеются билеты и в Большой, и в «Современник», и на Бронную, и в Вахтанговский, и в «Сатиру»… Наконец отыскались и таганские — с ярко-красными квадратами в углах. Отсчитав пять штук, Млечников протянул их Тоне, видимо почувствовав в ней заводилу, и сказал:
— А вы молодец! Не испугались. Но больше так никогда не делайте!
И уехал на своем «Москвиче».
…Году в девяносто шестом, перед самыми выборами, организовали очередное толковище полувменяемого Ельцина с олигархами. Свирельников ужинал с женой, как всегда, при включенном телевизоре и наблюдал в «Вестях» эту встречу. Говорил как раз крупный банкир, его голос показался Михаилу Дмитриевичу знакомым, он всмотрелся и обалдел: это был Млечников, постаревший, полысевший, в дорогих очках, но с тем же лицом отличника из детского кинофильма. Тоня тоже узнала, хотя фамилия у него была теперь другая — известная и даже нарицательная, из тех, что очень не нравятся
32
Появившись с кухни, Тоня глянулась мимоходом в зеркало, поправила неживую золотистую прядь и с грациозным усилием опустилась в кресло:
— Ну, я тебя слушаю, друг мой… бывший!
— Ждешь кого-нибудь? — беззаботно улыбнувшись, спросил Михаил Дмитриевич.
— А какое это имеет значение? — Она загадочно повела плечом, давая понять, что с уходом Свирельникова ее женская жизнь не только не увяла, а, напротив, расцвела неведомыми прежде «экзотными» цветами.
«Все-таки у нее кто-то появился. Давно пора! Не в монастырь же идти!» — подумал он и даже на минуту ощутил к Тоне некоторое влечение, но потом вспомнил, как вот здесь, в гостиной, она волочилась, уцепившись за его брючину, и истошным, кошачьим голосом орала: «Не пущу-у-у!» Влечение сразу исчезло. Осталось только неприятное любопытство: ради кого же она так подреставрировалась?
— А почему ты без звонка?
— Да вот мимо ехал…
— А если бы у меня… были гости?
— Ничего страшного. Я бы за тебя порадовался. И познакомился бы заодно…
— Познакомишься.
— А где Алена?
— Не знаю. Звонила, что сегодня заедет…
Вообще-то он собирался сразу, с порога наорать на Тоню и предупредить: если не будет следить за дочерью, никаких денег больше не получит. Но, судя по тому, что в гостиной появились большой плоский телевизор и дорогущий серебряный семисвечник, а в прихожей на вешалке — новый плащ с шанелевой пряжкой, финансовой блокадой ее теперь не испугаешь. Но даже не это главное. Раньше, приходя сюда, Михаил Дмитриевич чувствовал: вопреки всему, он остается еще неотъемлемой частью Тониной жизни, и, если ему влетит в голову сумасшедшая мысль — вернуться, она его примет и простит, хотя бы потому, что хорошего у них было все-таки больше, чем плохого. А сегодня, впервые за время, прошедшее после разрыва, перед ним сидела женщина, которая уже никогда не примет и не простит. Нет, не из-за жестокости обиды, а просто из-за того, что он перестал быть неотъемлемой частью ее жизни. Этой частью стал теперь кто-то другой.
М-да… Как любил говорить замполит Агариков: «Женщина — человек бессознательный: за оргазм родину продаст!»
Свирельников вздохнул.
— У тебя неприятности? — с чуть насмешливой участливостью спросила Тоня.
— Есть немного. Зато у тебя, вижу, все хорошо. Зарплату повысили? — Он кивнул на телевизор.
— А-а, это! Нет. Наоборот. По-моему, издательство скоро совсем прогорит. Такую чепуху выпускаем — стыдно редактировать.
— Что редактируешь?
— Детектив. Что же еще?
— Кто написал?
— Некто Копнофф… — фыркнула Тоня. — С двумя «ф» на конце.
— Это фамилия такая?
— Нет, псевдоним, — с отвращением объяснила она.
— Не слышал.
— И не услышишь. Жуть! Читать невозможно. Боже, куда девались старые добрые графоманы?! Им подчеркнешь в одном предложении два «которых» — они краснеют, извиняются. Интеллигентные, деликатные… Ты не представляешь, с кем приходится работать! Троглодиты! Даже твой Синякин по сравнению с ними гений. Он, кстати, недавно «Золотой уд» получил. Слышал?