Грибной царь
Шрифт:
Фредди всячески уговаривает жену, рисует фантастические перспективы, даже, пытаясь купить, надевает ей на шею платиновую цепь с огромным рубином, который принадлежал когда-то легендарной Брунгильде. В ответ она плюет ему в лицо. Но муж, перед тем как убить упрямицу, решает садистски добиться от нее выполнения супружеских обязанностей, чем она откровенно пренебрегала с тех пор, как полюбила Машрума. Это противоестественное желание в результате стоило Пильцу жизни. В ходе отчаянной борьбы они крушат алтарь, опрокидывают свечи, падают в какой-то ритуальный бассейн… Он уже заносит
А измолоченный до полной потери общевидовых человеческих признаков Машрум лежит тем временем на ринге в очередном глубоком нокдауне и в забытьи видит мир под властью коричневых недоносков, бомбящих мирные города и устанавливающих повсюду свой чудовищный новый порядок, именуемый страшным словом «GULAG». Он видит, как Еву в числе других заставляют зубными щетками подметать Манхэттен и слизывать птичий помет со статуи Свободы… Из последних сил Машрум поднимается и, охваченный благородным бешенством, проводит наконец коронный джеб. Вонючка Тодстул под улюлюканье стадиона падает замертво на ринг и оглушительно испускает мерзкий свой дух. К победителю бросаются сотни корреспондентов с микрофонами, десятки камер направляют на него свои переливчатые объективы, и он рассказывает им все, все, все…
А Ева, избитая, но не изнасилованная, добравшись до телевизора, смотрит и плачет от радости за себя и за человечество. На ее груди тихо мерцает бесценный рубин Брунгильды…
— Полная амерехня! — констатировал Свирельников, когда пошли юркие и мелкие, как блохи, титры. — Соцреализм отдыхает.
— Кто отдыхает?
— Ты не поймешь.
— А сколько ему лет? — спросила Светка.
— Кому?
— Машруму… Микки Рурку…
— Наверное, столько же, сколько и мне, — прикинув, ответил Михаил Дмитриевич.
Светка так и подскочила на кровати:
— Ты будешь Микки, Микки, Микки! Согласен?
— Согласен…
…Светка все еще продолжала говорить с матерью по телефону о какой-то чепухе, и Свирельников раздраженно постучал ногтем по циферблату. Тогда она, быстренько простившись, протянула ему трубку. Он посмотрел на нее с неудовольствием, но взял и произнес с утробной вежливостью:
— Здравствуйте, Татьяна Витальевна!
— Добрый вечер, Михаил Дмитриевич, я вас очень прошу: проследите, чтобы Светка не застыла! Ночи уже холодные. Сейчас этого никак нельзя! Понимаете?
— Понимаю…
— Я на вас надеюсь, как на взрослого и серьезного человека!
— Не волнуйтесь! Все будет хорошо!
— А там нет змей?
— Змей? — вздрогнул он.
— Да, я читала, в этом году змей особенно много, и у них очень концентрированный яд. Это из-за жары…
— Нет, там, насколько я помню, только ужи.
— Но вы все равно поосторожнее! В грибах-то вы разбираетесь?
— Конечно.
— Хорошо. Но когда вы вернетесь, нам надо серьезно поговорить. О Свете.
— Обязательно.
Он положил трубку, взял корзину и потащил Светку, снова устроившуюся у зеркала, к выходу. Пока они ждали лифт, Свирельников спросил раздраженно:
— Зачем ты ей рассказала?
— Нельзя, да?
— Можно, но зачем?
— Ну, ты спросил! У тебя мамы никогда не было?
— Ну и что она?
— Ничего. Как и ты, заверещала, что я еще сама ребенок и что к врачу надо идти как можно быстрее. Она в свое время тянула до последнего, а потом были жуткие осложнения после аборта. Я ей сказала про вакуум. Она обещала узнать. У нее одна знакомая недавно так сделала и вроде довольна!
— Не жалела потом?
— Кто?
— Татьяна Витальевна.
— Жалела, конечно! Брату сейчас было бы двенадцать…
— А если мы не пойдем к врачу? Точнее, пойдем, но к другому…
— К какому?
— К такому, который будет наблюдать за развитием зародыша…
— Не зародыша, а плода.
— Ладно — плода. Будет наблюдать и давать советы, какие пить витамины, какие упражнения делать и так далее…
— Ты серьезно?
— Абсолютно!
— Папочка! — Она бросилась ему на шею.
— Ты только мамочке пока ничего не говори!
— Почему?
— Скажем сразу про все.
— Про все?
— Про все.
— Я тебя правильно поняла?
— А что ты поняла?
— Ну, это когда девушка вся в белом и с цветами. Да?
— Ответ правильный!
— Ура-а-а!
В этот момент двери лифта наконец разъехались. Внутри стоял пенсионер и держал на руках, точно ребенка, маленького серебристого пуделя с темными и грустными, как у правозащитника, глазами. Когда они со своими корзинами втиснулись в узкое полированное пространство, сосед спросил удивленно:
— А что, разве пошли опята?
— Обсыпные! — улыбнулся Свирельников.
Леша, увидев шефа с корзиной, из которой торчали голенища сапог, все понял и, открывая багажник, спросил с плаксивой покорностью:
— Михаил Дмитриевич, я, значит, домой опять не попадаю? Вторую ночь…
— Тсс! — Свирельников приложил палец к губам и кивнул на Светку, уже устроившуюся на переднем сиденье.
— Нет… я хотел… — Водитель даже побледнел от своей оплошности. — Я не в том смысле… Что мне жене сказать?
— Скажи: срочная командировка. Оплата в тройном размере. Если она у тебя такая ревнивая, Нонна выпишет командировочное удостоверение. С печатью.
— Да? Можно? Спасибо! А домой я успею заскочить?
— Зачем?
— Ну, там… зубная щетка…
— Купим. Давай в «Продмаг». Знаешь?
— Знаю…
«Продмагом» назывался новый гипермаркет, построенный возле самой Окружной на месте свалки. Над центральным входом на фоне темного неба сиял составленный из тысяч разноцветных неоновых огоньков гигантский бородатый маг в звездном колпаке и мантии. В руках он держал волшебную палочку, которой через равные промежутки времени взмахивал, создавая из ничего то огромную перетянутую колбасу, то ломоть дырчатого сыра, то остроносого осетра, то курицу, то вазу фруктов, а то множество разнокалиберных бутылок…