Грифоны Васильевского острова. Попаданец в альтернативное время

Корчевский Юрий Григорьевич

– Два, девять, один…

В это время один из монахов, самый стойкий, решил свершить казнь. Схватил факел, поджег хворост у одного столба, потом у другого. Приговоренные узники закричали от боли. Пламя охватило их одежды, тела. Что может доставить боль более сильную, чем ожог? Да ничего! Монах в приступе исполнения долга швырнул факел к ногам Матвея. В этот момент помощник аптекаря назвал последнюю цифру. Показалось, что ватой заткнули уши, исчез звук, померкло зрение. Потом Матвей стал слышать стон рядом, кто-то держал его за руки. Затем просветлело в глазах. От увиденного, от умиления, он прослезился… Такой знакомый двор, вентиляционная труба на задворках. Но кто дергает его за руки и толкается? Руки у локтей оказались связаны. Повернул голову – копна

рыжих волос. Так это же ведьма рыжеволосая, которую привязали с Матвеем к одному столбу! Тоже перенеслась с ним.

На площади в Париже происходило неописуемое. С исчезновением Матвея и девушки исчезли и грифоны. Немногочисленные зеваки, кто не смог выбраться из-за давки, видели, как внезапно исчезли приговоренные. Есть столб, у подножия горит хворост, а ни парня, ни рыжей бестии. Стало быть, существует колдовство, и наверняка ведьма рыжая с помощью заклинаний перебралась куда-то, заодно прихватив парня. А куда ему деваться, если связан? О, выходит, монахи и вправду ведьму-колдунью нашли и осудили. А казнить без малого не успели. По поверьям, ведьма теперь обозлится, начнет людям мстить! Ой, беда! Побежали по домам рассказывать о небывалом прежде. О грифонах, рвавших людей, об исчезновении ведьмы. Слухи по городу распространились быстро, со стремительностью ветра.

Уже через пару часов главный инквизитор Парижа был извещен о происшествии и сильно озадачился. В задумчивости инквизитор расхаживал по амвону храма Нотр-Дам-де-Пари, что в центре Парижа, на острове Сите. В храме полусумрак, он оступился на лестнице и упал, сломав шейку бедра. Травма тяжелая, характерная для людей пожилых. Но инквизитор решил, что это месть ведьмы, и был испуган. Выходит, ведьма владеет реальным колдовством!

Происшествие с ведьмой было на самом деле, в отличие от выдуманных еретиков. Они и придуманы были, чтобы запугать народ, заставить колеблющихся вернуться в лоно церкви. Католическая церковь и так понесла урон, когда многие перешли к протестантам-кальвинистам. И папа римский одобрил меры жестокие. Испуганные резней в Варфоломеевскую ночь, гугеноты, коих набралось более двухсот тысяч, бежали из Франции в Англию, Польшу, германские земли. Среди гугенотов было немало людей богатых, все состояние они успели вывезти.

Матвей, попав во двор аптеки Пеля, сразу успокоился, воспрянул духом. Не было ни инквизиторов, ни палачей рядом, а только знакомые стены аптечного двора. И воздух питерский, насыщенный морской солью и йодом, а не смрадный парижский, где нечистоты текли по мостовым. Там горожане мусор выбрасывали на улицы, в сточные канавы, да еще навоз от лошадей – все вместе это создавало отвратительное амбре. В Петербурге Петр I не зря создал множество каналов, по ним мусор и нечистоты уносились к Неве, а с ее водами – в Финский залив. И лошадей было меньше, потому как Петр обязал всех пользоваться лодками. Для русского человека это было непривычно, особенно торговым людям, потому что лодка к лавке подойти не может.

Девица, которую Матвей фактически спас от смерти, стала дергаться, пытаясь освободиться от пут. Ей удалось после некоторых усилий избавиться от веревок, да и то благодаря тому, что не было столба между ними. Веревки упали на брусчатку во дворе.

Матвей повернулся к девице. Лицо ее в синяках, левый глаз заплыл. На голове копна рыжих волос, кожа на лице в веснушках. И что же в ней от ведьмы-то нашли? Милое женское личико, маленькое солнышко. Глаза испуганные. Да и взрослый мужик испугался бы. Сначала обвинили непонятно в чем, судили, приговорили к смерти фактически за цвет волос. Потом побили камнями, успели поджечь. Кожа на коленях местами обожжена, красная, но волдырей не видно. И юбка подпалена, на ней две дыры размером с кулак. А еще видела, причем гораздо лучше, чем Матвей, терзающих людей грифонов. Зрелище жуткое, особенно для молодой девушки. Под конец еще и перенос в другое место и время. Она явно думала, что Матвей – колдун. Проделки с летающими львами, перенос в другой город – его колдовская работа. И если он колдун, то может превратить ее

в жабу или камень. У Матвея было преимущество. Во-первых, он находился в родном городе, во-вторых, точно знал, что девушка не колдунья, как и он. Это все Пель с его цифрами, грифонами.

Девушка отошла от первоначального шока, спросила:

– Ты кто?

– Матвей, работаю тут.

И он ткнул в аптеку пальцем.

– Так ты не колдун?

– Как и ты не ведьма.

– Могу я попасть домой, к родителям?

– Читать-считать обучена?

– Нет, я из бедной семьи. Мама – белошвейка, отец работает конюхом у господина.

– На казни были?

– Не знаю, не видела, народу много было. Думаю, были.

Девушка заплакала. Матвей утешать не стал, пусть выплачется, станет легче. У него теперь забота: куда ее деть? И еще, сколько времени он отсутствовал? Наверняка Пель его уволил и взял на его место другого. Узнать бы, какой сейчас год, месяц и число. Из задней двери вышел Павел, работавший в аптеке фармацевтом. Он стоял за прилавком, обслуживал посетителей, а во двор выходил покурить трубочку. Со времен Петра курение не считалось чем-то предосудительным, хотя церковь не одобряла – бесовское занятие. Пель курить в аптеке запрещал. Потому, когда покупателей не было, Павел предавался пороку. Увидев Матвея, удивился:

– Ты что тут делаешь? Сегодня же воскресенье.

По воскресеньям днем в аптеке работали только фармацевты за прилавком, ибо приходили страждущие купить лекарства. Болезни не запретишь беспокоить в выходной.

Еще больше удивил Павла вопрос Матвея:

– А какое сегодня число?

– Двенадцатое сентября.

Неужели все то, что произошло с Матвеем, уложилось в одни сутки? Еще Павла заинтересовала девушка, вернее ее синяки и шишки. Неужто Матвей побил? А прикидывался смирным, скромным. Не зря говорят: в тихом омуте черти водятся. Надо же, тихоня со вторым дном!

Девушка, глядя на мирно беседующих мужчин, немного успокоилась. Павел выглядел добропорядочным мсье в чесучовом костюме. Глядя на лицо девушки, он подсказал:

– Матвей, ты бы сделал свинцовые примочки, быстрее заживет.

Девушку хоть немного надо было привести в порядок. Матвей завел ее в аптеку, умыл под рукомойником, к кровоподтекам приложил примочки, усадил на стул. Надо решать, причем срочно, что с ней делать. Просто выгнать на улицу – жестоко. Она ни языка не знает, ни города, у нее нет денег, чтобы покушать или снять каюту на корабле, идущем в Париж. Привести домой? Родители будут против. Она не жена, а неизвестно кто, судя по виду – попрошайка. Всех не накормить, не обогреть.

Вернуть ее в Париж в прежнее время можно, если произнести сочетание цифр. Но что ее ждет? Соседи знают, что ее признали ведьмой, приговорили к сожжению и она исчезла неведомым образом. И если появится вновь, то сразу донесут. Приговор уже был, и его приведут в исполнение. Как мог, Матвей постарался взвесить все эти доводы. Трудно, если не владеешь языком свободно, в полном словарном объеме.

– Тебя как звать?

– Мари.

Имя во Франции распространенное.

Но сначала надо было поесть. Когда он сыт, мозги работают лучше, вопреки поговорке «Сытое брюхо к учению глухо». Утром перед казнью не кормили, да и трое суток в камере аббатства еда была скудной.

Матвей достал небольшую заначку из тайника.

– Вставай, пойдем поедим…

Девушка засеменила рядом, держась за подол его куртки, – боялась отстать. И смотрела по сторонам – на людей, на кареты, на дома. Хорошо, что харчевня была через три дома от аптеки. Матвей заказал гречневую кашу, жареную на вертеле курицу и сыту медовую. Все принесли с пылу с жару. Однако он не учел, что в Европе гречневую кашу не знают, а позже будут выращивать гречиху на корм домашней птице. Но Матвей начал активно работать ложкой, голодная Мари осторожно попробовала – понравилось. Голод не тетка, пирожка не даст. Потому оба опустошили свои миски почти одновременно. Принялись за курицу. Матвей честно разрезал ее пополам. Обед проходил в молчании, очень уж хотелось есть обоим.