Григорьев пруд
Шрифт:
— Типун тебе на язык! — махнула рукой Мария.
Иван обнял Тамару за плечи.
— Ты не пужайся. Это я так, ради шутки.
— Пора бы уж... — вздохнула мать.
— А может, погода нелетная. Всякое бывает.
— Не, самолеты видала, — сказала Тамара. — Прежде внимания не обращала, а тут и по звуку определяла. Летали тут разные.
Кажется, все перебрали, что помешало бы, и выходило так: должны заявиться с минуты на минуту. И как только это уяснили друг для друга, так и примолкли, вздрагивали при каждом постороннем звуке, в окно высматривали: не идут ли?
— А вон и Петро, — сообщила
Подскочила Тамара, на минуту отвлекшись на то, чтоб уголь подбросить в печь. Ей хотелось первой заметить мужа и Сашу, и она не упускала из виду ни одного человека, который появлялся со стороны шоссе, а Петро как раз оттуда вышел.
— Один или с Августой? — спросила мать из кухни.
— Кажись, один.
— Ну?! — воскликнул Иван.
После той ссоры Петро приходил только с Августой, чтоб всем было понятно: пришел не ради себя, а только потому, что жена упросила. Если б не жена, он, конечно, не пришел бы, не такой он, Петро Стариков, чтоб обиду забыть, свое все равно возьмет, не рано, так поздно.
Петро вошел, поздоровался и, хотя было видно, что нет еще Леонида и Саши, спросил:
— Не вернулись?
— Нет еще. Ждем.
— Н-да... — протянул Петро и потоптался у порога.
— Раздевайся, проходи, — пригласила Тамара и снова отошла от окна, чтоб показаться гостю, и в этот самый момент Мария вскричала:
— Наши идут! Идут!
Все заспешили к окну; последним, скинув ботинки, в одних шерстяных носках, прошел Петро.
Навстречу Леониду и Саше выскочили откуда-то со двора Васька да Сережка: видать, тоже поджидали, не ушли, как обычно, на обвалы, а играли вблизи двора. Приподнял детей Леонид, покружился с ними, а Саша что-то сунул им в руки, — видать, гостинцы московские, — и ребята метнулись обратно к дому.
— Вот и слава богу, — облегченно завздыхала мать и заспешила обратно в кухню, сдвинула проворно с шестка на плиту чугунок с горячей водой — пусть закипает скорее.
Ребята с лёту торкнули двери и, не закрывая их, закричали пронзительно:
— Папка и дядя Саша прилетели! — и, торопясь, дергая за рукава, освобождались от зимних, припорошенных снегом пальто.
— А вот и мы, — сказал, улыбаясь, Леонид и подтолкнул вперед Сашу, который тоже улыбался.
По их счастливым лицам догадались, что все обошлось хорошо. Леонид охотно и весело, будто выпил уже, подшучивая над собой, говорил:
— Если бы не Саша, пропал бы я. Плутал бы по Москве до следующего утра. Народу — жуть, один на одном. И все бегут. И в магазине — мать честна, — как в универмаге. Саше говорю: все, пропали, конец, не пробьемся. А он хоть бы что, нырком-нырком, — и к окошечку. И вот... — Леонид достал из грудного кармана пиджака паспорт, вытянул оттуда две тонких бумажки, пустил по кругу. — Заместо денег выдали. Чудно даже.
И каждый, понимая, как ценны эти бумажки, брал их в руки осторожно, внимательно прочитывал и так же осторожно, боясь выронить, передавал другому, соглашаясь с Леонидом:
— Верно, чудно.
Когда бумаги вернулись к хозяину, он бережно положил их в паспорт. Тамара ждала этого момента, тотчас же протянула руку:
— Давай сюда, сама положу.
— Ишь, не доверяет, —
Проводив ее ласковым взглядом, откинулся на спинку дивана, протянул:
— У меня за сегодня аж голова распухла, ничё не соображаю.
— Зато мы сообразим, — засмеялся Иван и вынес из кухни припрятанную бутылку белой.
И как раз вовремя — подоспели пельмени. Охваченные душистым паром, несла их мать в глубоких тарелках на стол. Она все время была на кухне и не слышала разговора, об одном думала — скорее бы накормить голодных да уставших с дороги сыновей. И успокоилась лишь, когда они вместе со всеми уселись за стол и осталось только ей присесть, и она присела рядом с Сашей, поторопила его и Леонида:
— Кушайте, дорогие, кушайте.
— Значит, к лету обещали? — напомнил Иван о машине, и Леонид, так и поджидавший этого вопроса, охотно отозвался:
— Администратор так и сказал: еще, мол, и по грибы съездите, по самые первые. Еще спросил, когда у нас маслята появляются. Поди, уважает.
— А кто их не уважает, — даже как будто удивился Петро. — Самая верная закуска.
— Эт точно, — поддакнул Иван. — Без грибов теперь не останешься. Все твои будут.
— Да и по ягоды съездим. — Мария обняла Леонида, прижала к себе. — Как, Леня, не побрезгуешь сестренку взять, свозишь?
— А то как же? — добродушно засмеялся Леонид. — Тебя так в первую очередь.
— Вот уж спасибо.
— А чё, — не унимался Леонид, — машина своя, поди, не казенная. И по грибы съездим, и по ягоды.
— Да уж хватит вам изгаляться, — вмешалась мать. — Еще и машины нет, а вы уж разошлись.
— Так самое время! — воскликнул Леонид и окинул всех сидящих сияющим взглядом. — Я тебя, мама, по самой лучшей дороге прокачу с ветерком.
— Куда уж мне, старой, — отмахнулась мать. — Вроде бы и не пьяный еще, а собирает, собирает...
— Ничё, мама, — не успокаивался Леонид. — Ты с нами еще и по грибы съездишь, и по ягоды...
И тут Саша, уловив паузу, громко сказал:
— И к отцу на могилу. Верно?
Никто не ожидал услышать эти слова, ведь все вроде как бы шутили, заразившись общей радостью, и не было в этом разговоре ничего уверенного, серьезного, да и какая там могла быть серьезность, раз не было еще машины? Сашины слова прозвучали для всех неожиданно уже только потому, что никто не был подготовлен к такому переходу, кроме Саши, который за все время один лишь не поддавался легкости, а следил как бы со стороны, ждал своей минуты. Он ждал ее с того времени, когда, возвращаясь с братом на такси с аэродрома и всматриваясь в темнеющую степь, вцеплялся долгим, пристальным взглядом в одинокие пятна кустарников, которые среди высоких белых снегов казались еще более одинокими. И вдруг самый отдаленный кустарник, похожий на холмик могилы, снова — ярко и зримо — напомнил Саше об отце. Саша приник к стеклу и до боли в глазах смотрел на этот удаляющийся кустарник, и вот тогда он подумал о том, что в это лето он сможет запросто попасть в таежный поселок. И не один, а с семьей — с мамой, с Иваном, с Марией и Августой. Ведь у Леонида к весне будет своя машина, и все решится просто: они приедут в заброшенный поселок, и мать приведет их на могилу отца.