Григорий Распутин
Шрифт:
Даже если это не соответствовало действительности, а было лишь слухом, одно несомненно: приходская церковь Распутина не устраивала и он пытался создать у себя дома нечто альтернативное ей. Исходивший тысячи километров по Руси, имевший множество встреч, разговоров, духовно он считал себя намного опытнее обычных приходских священников. Вообще неудовлетворенность церковью в начале XX века стала повсеместной – от салона Зинаиды Гиппиус до сибирских деревень. Но в случае с Распутиным эта неудовлетворенность оказалась особенно острой.
«Когда в храме священник, то нужно его почитать, – писал он в своем „Житии“, – если же с барышнями танцует, то напоминай себе,
Позднее из-за критики священноначалия у Распутина возникнет конфликт с местным иереем, что станет поводом для обвинений его в сектантстве. Распутин припишет это дьявольским козням: «…и вот враг-злодей все же таки навел людей будто оказалось место лишнее и мне пришлось переселиться в другое место…»
Характерна и современная церковная оценка взглядов Распутина на духовенство, изложенная в официальном документе Архиерейского собора, состоявшегося в октябре 2004 года.
«Отношение к духовенству у автора „Жития“ сдержанно критическое. В своей оправдательной брошюре он не раз призывает посещать храм Божий, участвовать в церковных Таинствах и почитать священнослужителей, „какие бы ни были батюшки“. Но это „какие бы ни были“ звучит в „Житии“ навязчивым рефреном: „худой, да батюшка“, „ему бы надо было поступить в исправники, а он пошел в батюшки“, „наемник паствы“, „с барышнями танцует“ и проч., и проч. Дело даже не в обличении тех или иных пороков, а в том, что о „других“ священниках в „Житии“ ничего не говорится, кроме глухого упоминания: „Ведь батюшка двояко есть – есть наемник паствы, а есть такой, что сама жизнь его толкнула быть истинным пастырем, и он старается служить Богу – наемник же на него всячески доносит и критикует“. В результате духовенство предстает в брошюре духовно немощным, расслабленным, нуждающимся в оправдании и снисхождении автора „Жития“ и его читателей.
Подлинными же руководителями в духовной жизни в брошюре предстают не священники, а особые «опытные» люди, «избранные в духовных беседах»; их «опыт» противопоставляется при этом «букве», «учености». Именно «у избранников Божиих», которые «будут сказывать не из книги, а из опыта», и «есть совершенная любовь». Они могут поучать и священников, и архиереев, у которых «замирают уста и они противоречить не могут», поскольку «их учение остается ничтожным и слушают простые слова твои». К числу таковых «опытных странников», судя по названию, относит себя и автор «Жития».
Обращает на себя внимание то, что «опытные странники», согласно «Житию», всегда гонимы и, по меньшей мере, находятся под подозрением. Гонителями «опытных людей» в «Житии» выступают прежде всего священники. Конфликт «истинных пастырей» с духовенством представляется автору постоянным и неизбежным. Призывая «в храме соединяться с Господом, принимать Святые Тайны три раза в год», он неожиданно заключает: «Если все это сохранить в себе, то будут на тебя нападки, преследования разные и вообще будут священники пытать, на все нужна сила и Бог даст дарование – их буква останется дешевой ценой». Автор явно что-то недоговаривает, хотя говорит слишком много. Священники предстают чуть ли не служителями антихриста: «Враг злодей ищет всех удобных случаев – батюшек науськивает 'поборники – они других сект, не братство у них',
В этом тексте очень точно расставлены акценты, и многие духовные люди, о Распутине сокрушавшиеся, признавали: его беда была в том, что «старец» не имел наставника, не прошел школы послушания. Если бы встретился на его пути человек, который сделался бы его водителем, все могло сложиться в жизни этого незаурядного человека иначе. Примечательно, что о том же самом писала и Матрена. По ее версии, старец Макарий из Верхотурского монастыря говорил ее молодому отцу: «Ты должен неустанно молиться о том, чтобы тебе было даровано понимание и руководство».
О Макарии пишет и Ричард Бэттс: «Наибольшее влияние во время пребывания в Верхотурье оказал на него старец Макарий, известный прозорливый отшельник, живший в лесу, приблизительно в 12 верстах от Верхотурского монастыря. Местные жители любили этого старца и ходили к нему за советом, иногда принося ему небольшие свертки с едой, одеждой и немного денег. Его совет часто был коротким и несвязным; его слова принимались больше сердцем, чем разумом. Посетители внимательно слушали и почти всегда уходили утешенные и умиротворенные. Старец Макарий долго помнил маленькие дары и доброту паломников и спрашивал имя каждого человека, с тем, чтобы поминать его в молитвах».
Все это совершенно верно, но только не было в молодости Распутина никакого старца Макария. Тот Макарий, о котором пишет Ричард Бэттс и которого упоминает Матрена, по собственному его признанию, сделанному Комиссии Временного правительства, познакомился с Григорием в 1905 году (его иногда путают с другим Макарием – настоятелем Верхотурского монастыря в 1890—1893 годах, но совершенно очевидно, что это разные люди). Настоящее имя Макария было Михаил Васильевич Поликарпов. Известность у него была большая, в том числе и в кругах литературных.
«Алексей Ремизов рассказал мне об одном пастухе с Урала из Верхотурья, – вспоминала Маргарита Сабашникова, жена поэта М. Волошина. – Когда этот пастух на восходе солнца молится коленопреклоненный, обратив лицо к утренней заре, или вечером, повернувшись к лучам заходящего солнца, все стадо – коровы, овцы и козы – стоит неподвижно голова к голове, повернувшись в том же направлении».
А дальше Сабашникова рассказала о собственном посещении Макария в 1910 году.
«В пустой комнате с маленькими закрытыми окнами, окруженный кудахтающими и взлетающими друг на друга курами, стоял человек высокого роста, но немного сутулый. Руки его с раскрытыми ладонями были подняты кверху, как будто он ловил руками невидимые потоки. Лицо его было вне времени. Глубокие морщины свидетельствовали о тревоге, тревоге не за себя. Глаза его, по-видимому, не знали сна. Он был одет как крестьянин, только на голове у него была монашеская камилавка, время от времени он поворачивался в разных направлениях и смотрел по сторонам и наверх, как будто хотел где-то что-то лучше рассмотреть. Иногда он обращался к курам и говорил с ними. Он был серьезен и строг.
Что-то захватывающее было в его облике, что-то подобное присутствию, встреча взглядов. Все же он должен быть старцем, подумала я и опустилась перед ним на коленях.
Он же посмотрел на меня через плечо и тихо сказал: «Не надо становиться на колени». Потом он подозвал двух ссорящихся кур и подошел ко мне, все еще держа руки, поднятыми кверху. «Что Вы хотите от меня?» – спросил он. «Я прошу благословить меня», – ответила я, смутившись, так как не была готова к разговору. «Мы не попы и не монахи, раздающие благословения»».