Григорий Саввич Сковорода. Жизнь и учение
Шрифт:
Пусть те, кто верит в ноуменальное, примут это истолкование как попытку историко — философского поиска корней философии Сковороды. Те же, для кого умопостигаемое дано раньше феноменального, без труда могут увидеть, что Бесчеловечность Сковороды, вселенскость его настроения, основной фон его личности и плюс, его философствования имеют глубокие ноуменалъные корни, лучше всего могущие быть охарактеризованными в терминах восточно — христианского логизма.
II. «ПРОЛОГ НА ЗЕМЛЕ»
«Григорий (сын Саввы) Сковорода родился в Малой России Киевского наместничества, Лубенской округи, в селе Чернухах в 1722 году. Родители его были из простолюдства: отец — казак, мать такого же рода» [8]
«Пролог на небе» дополняется «прологом на земле»! Метафизическая генеалогия своеобразнейшим образом сочетается с генеалогией физической.
Сковорода
8
II,2.
Чем была тогда Малороссия? Недавно присоединенная к России, она являла собой все признаки переходного быта. Отрешаясь от своего удалого, дикого, героического прошлого, она надевала на вольные плечи хомут гражданственности и вместе с Россией вступала на путь широкого усвоения западной цивилизации.
«В то время как оседлые переселенцы с «тогобочной» заднепровской Украины, убегая от притеснений поляков, заводились здесь хлопотливою домашней жизнью, вольными грунтами и пасечными угодьями, лесами и прудами с пышными сеножатями, мельницами и винокурнями, распадающееся Запорожье не переставал о тревожить их набегами отдельных отважных шаек. В это время уважаемый некогда запорожец, «рыцарь прадедовщины», считался уже многими наравне с татарами, являвшимися изредка из Ногайской стороны выжигать новорассаженные по берегам Донца и Ворсклы ольховые пристани и сосновые пустоши. Чугуев, где новейшие изыскания указывают следы печальной судьбы Остряницы, попавшего сюда около 1638 года, в половине XVIII столетия уже обзаводился «садом большим регулярным» и другим «за оградой, садом виноградным» [9] .
9
Г. П. Данилевский. Г. С. Сковорода. Поли. собр. соч. изд. Маркса. Т. ХХ1, стр. 28. Биография Сковороды, написанная Данилевским, имеет свои крупные достоинства. Для того, чтобы сделать ее полнее, Данилевский произвел обширные изыскания, общался со многими лицами, у которых сохранились какиенибудь документы о Сковороде, и в этом смысле труд Данилевского навсегда сохранит первостепенное значение для изучающих жизнь Сковороды. Но нельзя не отметить и крупных недостатков работы Данилевского. Это не столько жизнь Сковороды, сколько формуляр, биографическая канва. Внутренне Сковорода совершенно чужд Данилевскому, и если бы Сковорода не был малороссом, то Данилевский никогда ни одной строчки не написал бы о нем. Он отрывает жизнь Сковороды от его учения и, давая довольно высокую оценку первой, совершенно игнорирует второе, считая, что сочинения Сковороды для нашего времени не имеют никакой цены (стр.37). Чтобы чемнибудь «оправдать» (Данилевский писал о Сковороде в 60х годах) свой интерес к Сковороде, Данилевскому пришлось подчеркнуть в Сковороде «смелость в обличении тогдашних местных злоупотреблений» (стр.26). Но роль местного обличителя, как мы увидим ниже, ничего общего не имеет с действительной жизнью Сковороды. Работа Данилевского напечатана первый раз в «Основе» 1862 г., кн. 8 и 9.
В «юном, неутвердившемся еще обществе» отмирали начала старые, вековые, с трудом утверждались начала новые, только что посаженные в свежевспаханную почву. С одной стороны «извращение властей и всякого рода насильства частных лиц, богачей и дерзких проходимцев» [10] , с другой — внешнее благополучие жителей деревень и местечек». «Покрытые сеном луговые сеножати и облоги оправдают пред всяким род их хозяйства, — говорит один русский наблюдатель. Пастбища, обремененные великорослым и играющим скотом, наращивают цену к имуществу жилища».
10
Ibid, р. 28. Ibid., р. 28. Ibid1, р. 29.
Некультурность этого почти бродячего населения, не забывшего еще свою давнюю склонность к скитаниям, только что начинающего оседать, сочетается с изобилием Природы, щедро раздающей свои дары.
Если души человеческие, имеющие родиться, не сыплются с неба из решета, механически ниспадая куда попало, если есть глубочайшее соответствие между телом и душой человека, не случайно душа Сковороды облеклась в тело простолюдина — малоросса начала XVIII столетия. Понимая душу по Аристотелю, как энтелехию физического тела — — мы в физическом факте облеченности духа Сковороды телом казака — малоросса начала XVIII ст. должны разглядеть коренные психические черты, некоторую характеристику его духа. Личность Сковороды есть индивидуальное целое, органически сочетавшее две стихии. Если душа его родилась в недрах космической жизни, понимаемой по концепции св. Максима Исповедника как Откровение божественного Логоса, то тело его родилось в стране варварской полукультуры, в стране стихийной природности. Если формой реального целого Сковороды было умопостигаемое
Если мудрость Сковороды выросла из его страстного и внимательного вслушивания в свою природу, то общий принцип Откровения через Природу у него должен был, в силу его казацкого «тела», принять своеобразно ущемленный и ограниченный вид. Вселенскость его основных стремлений иногда искажалась его периферией, и образ мудрого праведника переплетался с образом своевольного чудака.
Отмечая эти периферические черты духовного облика Сковороды и связывая их с его казацкой плотью, я сейчас же должен сказать, что теневая очерченность его периферии тонет в ярком свете его духовных богатств. Поистине достойно великого удивления, что сын грубой казацкой среды становится, быть может, образованнейшим русским человеком XVIII столетия, что, перелетая, подобно гениальному Эригене, века и пространства, Сковорода сквозь трескучий шум торжествующего рационализма XVIII столетия чутко различает затихшую мудрость античности и восгочнохристианского умозрения.
«Он обыкновенно называл Малороссию матерью, — говорит Ковалинский, — а Украину теткой». Если «мать» и «тетка» наложили своеобразный отпечаток на духовный облик Сковороды, то величие Сковороды только вырастает в глазах исследователя оттого, что при таком родстве он сумел не только достигнуть уровня современной ему европейской философии, но и подняться выше ее, преодолев ратио своего века антично — христианским началом Логоса.
Мы отметили то, что считаем природно — стихийной и умопостигаемой основой личности Сковороды. Теперь мы можем перейти к рассказу о жизни Сковороды, ярко выразившей его личность и принесшей плод свой в его цельной, глубокой и оригинальной философии.
III. ГОДЫ ЮНОСТИ И УЧЕНИЯ
Родители его «имели состояние мещанское, посредственно достаточное, нечестностью, правдивостью, странноприимством, набожествам, миролюбивым соседством отличались в своем круге».
Сковорода унаследовал, таким образом, от родителей не только казацкую «плоть». Корень его «натуральных» добродетелей — здесь, в отцовском доме, как и подобает натуральным добродетелям, любящим родовую преемственность. Мать — Земля особой благосклонностью отметила дом Сковороды и украсила его лучшими своими дарами: «честностью, правдивостью, страннопреим — сгвом, богобоязненностью и миролюбием».
Отсюда с какой-то внутренней необходимостью вытекает, что «сын их Григорий, по седьмому году от рождения, приметен был склонностью к богопочтению, дарованием к музыке, охотой к наукам и твердостью духа. В церковь ходил он самоохотно на крилос и певал отменно приятно. Любимое и почти всегда твердимое им пение был сей стих Иоанна Дамаскина: «Образу златому на поле Деире служиму, трие твои отроцы не брегоша безбожнаго веления».
Характерная черта: с этим стихом Дамаскина мы еще встретимся в жизни и в философии Сковороды. «Почти всегда твердимый» семилетним Сковородой, он показывает, что некий решительный выбор, легший в основу всей дальнейшей жизни, был сделан Сковородой во младенчестве. Есть такие ноуменальные люди, уже в детстве осознающие свой жизненный путь и решительно его избирающие. Эта ноуменальность делает жизнь монолитной, необычайно цельной, но она же обусловливает отсутствие внешних событий и вместо пестрой красочной биографии дает углубленное житие однодума, упорно и сосредоточенно идущего к единой, детским сердцем почувствованной цели. Все события переносятся внутрь.
Можно догадываться, что в доме своем Сковорода пользовался полной свободой самоопределения. Никто не гнул его, никто не насиловал его детской воли; «по охоте его отец отдал его в киевское училище, славившееся тогда науками». Для казака это много. И если несмотря на «посредственно достаточное» состояние родители отправили Сковороду «по охоте его» в Киев, воля мальчика, очевидно, уважалась, принималась в расчет, и это не могло не отразиться благоприятно на выработке в нем сильного и упорного характера [11] .
11
Срезневский в повести «Майор» говорит, что Сковорода бежал ребенком из дому. Очевидно, это ошибка.