Гримус
Шрифт:
Эльфрида отвечает, не поднимая на него глаз:
— Да. Ты прав. Так и есть.
— Рад, что мы взяли вас на борт, Взлетающий Орел, — говорит ему в тот же вечер Игнатиус Грибб. — С вами Эльфрида повеселела. К сожалению, в течение дня я не могу уделять ей достаточно внимания. До вас она целыми днями скучала, бедняжка. Так?
Эльфрида заставляет свои губы сложиться в улыбку.
Игнатиус Грибб с наигранной серьезностью наклоняется к Взлетающему Орлу.
— До тех пор, пока вы не появились, дружище, — говорит он, — моя жена не знала, чем
— Но, Игнатиус, я не… — начинает Эльфрида, но Грибб жизнерадостно машет на нее рукой.
— Это кстати, только кстати, — заключает он, — поскольку я тоже не знал, чем заняться без нее.
— Счастливый брак — это замечательно, — выдавливает из себя Взлетающий Орел, чувствуя себя чудовищем.
Эльфрида Грибб встает и выходит из комнаты.
— Мне достаточно было одного взгляда, и я все поняла, — говорит мужу Ирина. — Он оказывает на бедную невинную Эльфриду очень дурное влияние. Тебе нужно было внимательно к нему присмотреться.
— Внешность обманчива, — пытается защищаться Александр Черкасов.
— Я уверена, между ними что-то есть, — продолжает Ирина. — Мне кажется, что тебе нужно переговорить с Игнатиусом.
— О чем же?
— Ты должен предупредить его, — отвечает она. — Намекнуть, что за его гостем нужен глаз да глаз.
— Но я не думаю…
— Если ты не скажешь ему, — обрывает мужа Ирина, — тогда я скажу сама.
— Хорошо, — встревоженно соглашается Александр Черкасов. — Но в таком случае, я начну с другого, дорогая. Я переговорю с Взлетающим Орлом. Спрошу его напрямик. Предупрежу и потребую взять себя в руки. Ну ты понимаешь…
— Ты глуп, глуп, глуп! — в гневе кричит Ирина Черкасова.
Cобытия, однако же, развиваются еще быстрее, опережая ее гнев.
Вот все и кончилось, говорит зеркалу Взлетающий Орел. Может быть мне и другим было больно, может быть, для кого-нибудь это было трагедией, может быть, еще ничего не закончилось и последуют какие-нибудь новые, неведомые черные ужасы, но это была вершина, наивысшая точка, чистейшая, миг света.
— Нет, — отвечает ему Эльфрида Грибб, — сегодня я гулять не пойду. Нет настроения. А вы идите. У меня тут есть одно дело. Взлетающий Орел выходит с террасы, где играет тихая музыка, оставляя там Эльфриду одну в ее любимом шезлонге.
Глава 47
Смерть пришла на остров Каф в мягких туфлях, без предупреждения, нежданная; это скорее было начало, а не конец. Смерть пришла как должное, словно была здесь все это время и вот теперь вдруг решила напомнить о себе; но ужас, который смерть породила, был потрясающим, не идущим ни в какое сравнение с манерой ее появления.
Вернувшись с прогулки, Взлетающий Орел обнаружил около дома Гриббов небольшую толпу горожан. Здесь были Норберт Пэйдж и Мунши. В дверях дома неподвижно стояла Ирина Черкасова, словно ее мумифицировали, едва она ступила на порог. Она машинально подалась в сторону, уступая ему дорогу. Он задавал вопросы, но никто не ответил ему.
На террасе в шезлонге сидел, обливаясь потом, граф Черкасов; граф поднял с пола макраме
— Что случилось? — спросил графа Взлетающий Орел.
— Мы услышали крик, — ответил граф. — Долгий, протяжный крик.
Взлетающий Орел обвел глазами пустую, тихую террасу.
— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? — проорал он. — Где Эльфрида?
Черкасов кивнул в сторону кабинета.
— Долгий, протяжный крик, — повторил он.
Взлетающий Орел рванул дверь террасы и бросился по коридору к кабинету. В окутавшей дом тишине вой в глубине его сознания звучал особенно громко.
Ставни на окнах кабинета были закрыты, и свет проникал в обитель философа только через открытую Взлетающим Орлом дверь. Был там письменный стол Игнатиуса Грибба, заваленный бумагами и папками, перьями и пузырьками с самодельными чернилами. Были книги, разбросанные по комнате, лежащие стопками на стульях, полках, подоконнике и даже на полу. Сравнительно с аккуратностью, царящей в остальном доме, беспорядок в кабинете Грибба казался вопиющим.
Диванчик философа располагался прямо перед окном. Во мраке на узком ложе можно было разглядеть маленькую тень, неподвижную, мертвую. Другая тень замерла перед диванчиком, еще живая, но тоже неподвижная, сливающаяся с темнотой. На письменном столе, на ближайшем к диванчику его углу, стояла одинокая погасшая свеча.
Маленькое тельце на диванчике было печальными, скрюченными останками Игнатиуса Квазимодо Грибба, некогда профессора философии, человека с убеждениями и мудрого.
Над ним стояла его бывшая жена, теперь новоиспеченная вдова, Эльфрида Грибб, которая в бытность свою Эльфридой Эдж приняла падающего с крыши отца за дымовую трубу.
— Это я убила его, — сказала она. — Это моя вина.
Фрида Грибб,
Фрида Грибб,
Пришила своего муженька,
Это без балды.
Взлетающий Орел прикрыл за собой дверь. В кабинете стало темно, хоть глаз выколи; он осторожно двинулся по направлению к диванчику. Когда его глаза привыкли к мраку, он заметил на веках Игнатиуса две тяжелые монеты.
— У него были открыты глаза, — объяснила Эльфрида. — И я их ему закрыла.
— Посмотри на меня, — попросил он. Но она не подняла головы. — Эльфрида! — громко позвал он, и тогда голова ее медленно поднялась.
— Еще одной тайной меньше, — сказала она. — Я люблю тебя.
Взлетающий Орел смотрел на тело Игнатиуса Грибба. На философе были чистейшая шелковая рубашка и жилет, домашняя куртка, довольно забавные из-за своего размера старенькие полотняные брючки и пара матерчатых шлепанцев. Рот Игнатиуса был чуть приоткрыт, а губы выпячены, отчего он немного походил на рыбу.
— Смерть никому не прибавляет достоинства, — сказала Эльфрида. — Он лишился не только жизни…
— На теле нет ран, — заметил Взлетающий Орел. — Нет никаких отметин.
— Тело ни при чем, — ответила Эльфрида. — Я убила его изнутри головы. Я закрыла ему глаза. Сначала открыла, а потом закрыла.