Гринвичский меридиан
Шрифт:
— Вот еще! — фыркнула мама. — Из-за какой-то глупости? Не я же писала эту открытку.
— Тогда, может, вы все же пригласите нас в комнату?
Они оба разом пришли в себя и, смущенно захлопав ресницами, уставились на Пола.
— Мистер Бартон, — пробормотал отец с некоторым замешательством, будто лишь сейчас увидел его.
— Просто Пол, — невозмутимо ответил мой мистер, всем своим видом давая понять, что ничего не видел и не слышал.
Он поцеловал маме руку, чего,
— Прошу вас, Пол! Извините, ради Бога! У вас в Англии такое, наверное, не случается?
— О нет, случается, — заверил Пол, с опаской оглядывая комнату. Может, ему мерещились отчаянные мамины любовники, прятавшиеся за шторами?
Мама радостно сообщила:
— Сейчас будем обедать! У меня все готово. Я уже собиралась накрывать на стол, когда…
Она стрельнула в отца косым взглядом, а тот в ответ привычно дернул щекой с родинкой. Пол тут же встрял, как опытный рефери:
— Я могу вам помочь?
— Ну что вы! — мама постепенно им очаровывалась. Это легко было предугадать, потому что она вообще была неравнодушна к мужчинам, а уж Пол дал бы фору любому из ее знакомых.
— Хотя… — она замялась и оценивающе оглядела его. — Вы умеете резать хлеб?
— О… Да. Наверное.
Избегая папиного взгляда, она бесстрашно взяла Пола за локоть и увлекла за собой на кухню, ласково приговаривая:
— Пойдемте-пойдемте… Я покажу вам, как это делается.
— Шлюха, — бросил отец ей вслед и обернулся: — Не при тебе будет сказано. На кой черт ты притащила сюда этого иностранца?
— Папа, ты же сам его пригласил!
— Ты видела, как она на него смотрит? Как на племенного быка!
Я угрожающе предупредила:
— Не трогай Пола!
— Очень нужен мне твой Пол…
— Прекрасно! Хоть ты не будешь иметь на него виды!
Опомнившись, отец небольно хлопнул меня:
— Сейчас выдеру! Она все-таки твоя мать.
Оглянувшись в сторону кухни, он виновато поежился:
— Как-то неудобно вышло… Именно сегодня, а?
— Ничего, пап. Они ведь такие сдержанные, эти британцы. Ты же видел — он и бровью не повел.
Отец вздохнул:
— А все равно как-то неловко… Как будто всю Россию опозорили.
Я с упреком сказала:
— Ты ни с чего завелся, пап. Подумаешь, какой-то мужик признался в любви! Это же хорошо, что наша мама еще такие чувства вызывает.
— Еще! — хохотнул он. — Да она и в семьдесят лет будет кружить головы.
— Хотелось бы верить.
— Ах, вот как! А мне что прикажешь делать?
Осознавая
— Ухаживать за ней получше. Особенно, когда всякие европейцы рядом крутятся. Они народ обходительный.
— Она меня любит, — вдруг спокойно сказал отец.
— Чего ж ты тогда?
— А ей было приятно.
Он довольно улыбнулся и потрепал меня по щеке. Потом вдруг спросил, как старая подружка:
— Твой-то тебя ревнует?
Я расхохоталась ему прямо в лицо. Но отец не обиделся. Смотрел на меня и улыбался, счастливый и помолодевший. И все еще без штанов.
— Пап, ему не к кому меня ревновать. Я кроме него никого не вижу.
— А я это заметил, — согласился он. — Еще в больнице. Мне даже как-то обидно стало. Он ведь старше меня!
— Это ты на год старше, — возмутилась я его забывчивости. — Я ведь говорила!
Он миролюбиво щелкнул меня по носу:
— Ну ладно, ладно… Дай я хоть брюки надену… Ты пойди, проверь, чем они там занимаются.
Это было глупо, и мама наверняка рассмеялась про себя, когда я появилась на кухне. Зато Пол так откровенно обрадовался, что я мысленно поблагодарила отца. Похоже, он резал хлеб впервые в жизни — такие уродливые куски у него получались. Я забрала нож и усадила его на табурет, потому что нога у него, наверное, уже отваливалась. Но стоило маме унести салаты, как Пол тут же притянул меня на колено и забормотал, целуя в шею:
— Я скучал. Я так скучал!
— Пол, мы расстались на пять минут!
Он пожаловался, дыша в ухо:
— Я чуть не умер. Пять минут — это очень долго. Завтра ты пойдешь со мной в школу? Я не смогу один.
— Пол, ты сумасшедший! У меня же собаки, дети.
— Скажи им: нет. Ты умеешь. Скажи, пожалуйста. Тебе нужны деньги? У меня есть. Бери сколько надо.
Вспомнив о Рэе, я угрюмо сказала:
— Ничего мне не надо…
Пол несколько раз быстро поцеловал меня:
— А это?
— Ты — искуситель.
— Да, — он горделиво засмеялся.
— Ты сам говорил, что здесь нельзя целоваться. Со вздохом отпустив меня, он удрученно сказал:
— Когда ты будешь, как твоя мама, тоже полюбишь молодого. И он подарит тебе сердце.
— Ох, Пол, что говорить об этом! Еще двадцать лет впереди.
— Двадцать лет, — повторил Пол и сразу как-то постарел от этих слов.
Я шагнула к нему и прижала к животу его смешную голову. И так мне хотелось поклясться ему, что нет в мире силы, способной оторвать нас друг от друга… Но это был запрещенный прием. Никто не знает своего будущего. Я не могла сказать ему ложь, даже если она зовется святой.