Гриша Горбачев
Шрифт:
Неожиданный и благодушный конец ссоры обрадовал Прасковью Ефимовну и смутил Гришу. Он протянул руку Подкове.
— Хорошо, хорошо! по-вашему — так по-вашему! — сказал Подкова. Руки его еще дрожали, когда он, взяв миску за оба ушка, опрокинул галушки в тарелку.
"Я прав, и он смирился, — рассуждал Гриша, идя с Колькой во флигель. — Он умный мужик".
Победа, одержанная Гришей, внушила Кольке уважение к особе учителя. Он, не возражая, выслушал приказание собрать к утру учебники и сам прибил на стене расписание занятий, громко прочитал молитвы на сон грядущий,
А Гриша стоял у раскрытого окна. Звезды ярко горели на безлунном небе. Скоро десять часов — Саша ждет.
"Не пойду", — решил Гриша. Что-то прошуршало в кустах сирени — он встрепенулся. "Пойду".
Он вышел на главную дорожку. Густые липы скрывали его. Песок хрустел, да поскрипывали сапоги.
Из липовой аллеи он свернул по знакомой тропинке к пруду, над которым стлалась полупрозрачная пелена тумана. На том берегу чернелась баня. Гриша обогнул берег.
Ночная прохлада освежила его голову. Он сознавал, что будет не прав, если случится то, чего он так боялся и чего не в силах был отстранить.
"Я не в состоянии буду властвовать над другими", — говорил он себе и все-таки шел вперед, постепенно охватываемый новым приливом сладостного трепета.
Послышался шум шагов, сопровождаемый мерным шелестом платья. Саша приближалась к бане о другого конца.
Гриша остановился, последний раз стараясь преодолеть себя. Но так хорошо пахли цветы, так заманчива была таинственная обстановка свидания и столько счастья обещало оно — счастья, которого еще не дала ему жизнь! Он забыл все, что говорила ему совесть…
Он видел, как Саша осторожно приникла к крошечному окну бревенчатой избы, и сквозь мрак до него донесся ее прерывистый шепот:
— Гриша!
Потом она с слабым стоном отшатнулась и побежала по тропинке вниз. Гриша схватил ее за руки.
— Гриша, голубчик! — вся дрожа и трепеща, начала Саша, оглядываясь и прижимаясь грудью к молодому человеку. — Бабушка опять… Сидит и прядет… Гриша, она страшно посмотрела!
Саша залилась слезами. Грише сообщился ее испуг.
— Не надо было этого, — сказал он, когда они пришли в липовую аллею. — Перестаньте же!
Но Саша не могла удержать рыдания. Она положила на плечо Гриши свою голову.
— Видите, как вы страдаете! Бог знает, что примерещилось! Расстроенное воображение. Волновались, и вам было стыдно, не правда ли? Если бы ничто не говорило в вашем сердце против вас — разве вы так испугались бы какого-то несуществующего призрака? Ах, Саша, подумайте, мы вместе хотели обмануть Ардальона Петровича! Между нами была бы тяжелая тайна, а вы стояли бы пред аналоем, и я держал бы венец над Ардальоном Петровичем! Нечестно… даже более!
— Ужасно! — прошептала Саша. — Только одну минутку я хотела быть счастлива по-своему! Не вы ли толковали про свободу?
Слезы Саши служили ясным доказательством ее слабости и неспособности пользоваться свободой. Гриша сказал:
— Только сильные душой могут быть свободны.
— А вы?
— Я свободен, мое поведение доказывает. По вашим словам, я забыл свой пол. Но вы напрасно оскорбили меня.
Идя на свидание, Гриша не готовился к такой проповеди.
— Прогоняете меня? — спросила Саша, перестав плакать. — Уйти?
"Пусть останется… хоть на несколько мгновений", — подумал Гриша. Сердце его сжалось от неопределенной тоски. Но гордое чувство человека, победившего себя, и титул мужчины, торжественно им принятый, заставили его быть недоступным жалости.
— Уйдите, разумеется, — произнес он. — Кроме страдания и раскаяния, наша встреча вам ничего не принесет. Я провожу вас, а то вы еще поднимете крик.
Он довел ее до крылечка, выходившего в сад. Она рванулась, обняла Гришу, поцеловала… и через минуту он был один.
X
Молодой человек поздно проснулся на другой день. Солнце бросало лучи в его спаленку, и в окно, которое он забыл запереть, врывался из сада птичий гам. Какой-то длинный и вычурный сон привиделся Грише. Под конец грезы стали реальнее, и ему снилась Ганичка, которая будто бы все знает и грозит из-за портьеры пальцем. Он стал оправдываться и лгать. Но вдруг Ардальон Петрович схватил его за плечо и закричал:
— Да ну, полно вздор молоть! Я ничего подобного не встречал даже у Канта! [7]
Гриша открыл глаза. В самом деле, он увидел Селезнева, который наклонился и тормошил его.
— Слава богу! Очнулся!
Он обнял Гришу.
— Глупое письмо вы написали мне, голубчик! — продолжал он, садясь на кровать. — Я не знал, что ответить. Горячая голова! Мне Прасковья Ефимовна уже рассказала, как вы вчера чуть не поссорились с Иваном Матвеевичем. Браво, интеллигенция! Наша всегда возьмет! Как бы не так, я ни за что не отпущу вас из Яров! Помощь нужна… Со стариком придется еще крупно потолковать насчет приданого, — пояснил он, понизив голос. — А все прочее пустяки в сравнении с вечностью и с соленым огурцом. Одевайтесь, пойдем завтракать и водку пить.
7
Кант Иммануил (1724–1804) — немецкий философ.
Ардальон Петрович присутствовал при туалете Гриши.
— Что? Понравилась Саша? — спросил он с торжеством.
Гриша похвалил его невесту.
— То-то! Всякого с ума сведет! Скажи откровенно, будь другом, — начал он, переходя на "ты", вероятно, в том предположении, что только при полной дружбе возможна такая откровенность, — сильно ухаживал? Довольно, молчи — знаю! По части юбок — простак!
Гриша светло и прямо посмотрел Ардальону Петровичу в глаза.
— Я бы сам женился на ней, если б был старше и не дал себе слова — никогда не жениться.