Гроб своими руками
Шрифт:
– Ландыши?
– спросил он.
– Какие ландыши?
КОНЕЦ. Иосиф Пенкин.
... Ибо обретаем мы только тогда, когда отдаем;
и когда прощаем, нам прощается;
и только умирая, мы рождаемся для вечной жизни.
Франциск
Ексакустодиан Измайлов пал возле рукотворного детища. Я нашел учителя бездыханным. Великолепный восьмидесятиметровый гроб сверкал на солнце, излучая бесчисленные солнечные зайчики. Средневековье, барокко, классицизм, современность, - все гармонично воплотилось в этом великом памятнике. Очарованные прохожие в восторге спрашивали: «Что это? Разве такое делается руками?»
Выражение помолодевшего лица Ексакустодиана было ошеломляющим, оно соединяло в себе триумфальное ликование и небесное упокоение, подростковый сарказм и всепрощение, младенческое удивление и всепонимание, самоотречение и яркую индивидуальность. Впрочем, объяснять это на пальцах - все равно, что пересказывать бытовым языком содержание Чаконы Иоганна Себастьяна Баха. Скажу лишь, что с подобным единством противоположностей я столкнулся впервые за 125 лет.
На второй день мы отнесли Ексакустодиана в операционную для выяснения причины смерти. Стенки его желудка настолько слиплись, что некрохирургу Сергею Кольцову пришлось отделять их одну от другой скальпелем. Однако сколько он ни полосовал тело моего друга, сколько ни возился, присутствия органических продуктов в организме обнаружено не было. Ими даже не пахло. Вскрытие установило: в желудке Ексакустодиана Измайлова не было ни крошки в течение трех последних месяцев. Не было там и Святого Духа.
Тем же вечером я собственноручно уложил Ексакустодиана в великолепный гроб и пошел спать. Следовало хорошенько отдохнуть - на утро предстояла сумасшедшая работа. Выкопать восьмидесятиметровую яму приличной глубины - это вам не хухры-мухры, занятие не из простых (откровенно говоря, оно меня мало вдохновляло, да и вообще грозило растянуться на несколько мучительных месяцев: человек я уже не молодой, силы на исходе). Если
А произошло следующее.
Ранним утром я взял лопату и отправился на кладбище, напевая мотивчик “ABЕ Марии” Джулио Каччини, так любимый Ексакустодианом. Погода резко испортилась. Откуда ни возьмись, набежали тучи, накрапывал мелкий дождик - лишь музыка согревала мое приунывшее сердце. Я подошел к месту, на котором оставил Ексакустодиана со всем его барахлом и не поверил глазам: его гроб исчез. Я огляделся и увидел маленькую девочку в белом платьице (до сих пор не пойму, что она делала одна на пустынном кладбище под дождем).
– Как твое имя, ангелок?
– спросил я.
– Светик, - ответил ребенок.
– А твое?
– Иосиф, - сказал я.
– Ты давно здесь гуляешь?
– Я всегда здесь гуляю. – Светик кивнул.
– Странное место для прогулок маленькой девочки! – удивился я.
Ребенок пожал плечами.
– Случайно не видела, кто спер отсюда такой большой-большой гроб? – спросил я, наклонившись к Светику.
– Видела.
– Hу, и кто?
– Ты слишком любопытен, Иосиф.
– Разумеется, я же хочу понять...
– И слишком много хочешь.
– Ангелок укоризненно покачал головой.
– Но очень мало понимаешь.
"Удивительная девочка, - подумал я.
– Необыкновенный ребенок!"
– Ты пытаешься найти живого среди мертвых, - продолжал Светик, - розу в пустыне, золото на свалке. Твоего друга здесь нет.
– Девочка посмотрела высоко-высоко в небо, за серые облака, ее глаза необыкновенно засияли.
Я перевел взгляд туда же.
– Ты хочешь оказать...
– Прощай, Иосиф, - услышал я.
– Ты славный.
Я вновь огляделся. Но Светика и след простыл. Видимо, случилось то, что иногда случается: Ексакустодиана прибрали небеса. До сих пор не могу понять, хорошо это или плохо. Аминь.
SDG