Гробница судьбы

Харпер Том

– Вам известно, что это такое?

Девушка покачала головой.

– Это контракт на выполнение моей работы. В нем говорится все: какой длины должны быть винты, сколько крыс я должен убить, сколько рулонов туалетной бумаги мне позволено использовать.

Он сложил ладони вместе и уставился на нее.

– В нем также указано число служащих, гибель которых я могу допустить. Хотите знать это число?

Элли молчала.

– Ноль, – менеджер отхлебнул кофе из пластиковой кружки. – Вы заблудились и чуть не попали под дрезину. Это нарушение техники безопасности, а в контракте говорится, что такие нарушения недопустимы. Я должен сообщить об этом начальству, но в этом случае мне придется три дня корпеть над бумажками. Мы

отстанем в работе – вот только в контракте говорится, что это тоже недопустимо. Таким образом, я потрачу еще три дня на составление отчета с объяснением причины отставания. В результате мы отстанем на неделю. Согласно контракту, в случае отставания на неделю мы должны выплачивать компенсацию. Босс надерет мне задницу, и я буду должен написать еще один отчет. Два миллиона пассажиров будут проклинать мое имя, и все из-за того, что какая-то глупая кобыла не в том месте повернула в туннеле. Вы меня поняли?

Элли поняла.

– Ваше имя?

Элли слишком устала, чтобы что-то выдумывать. Он взглянула на карту, висевшую на стене позади него.

– Хайно.

– Так. Вы рождены для этой работы, не так ли? – ответ в данном случае не требовался. – Кем вы работаете?

– Уборщицей.

– Всегда эти чертовы уборщицы, – заметил менеджер, не обращаясь ни к кому конкретно.

На поверхности земли начинался новый день. В скором времени на улицу выйдут все персонажи из прежней жизни Элли – дворник на углу Гришем-стрит, развозчик газет, киоскер. Теперь они будут приветствовать и игнорировать других людей. Для Элли предыдущий день еще не закончился. Она попала в западню, расставленную ночью, которая никак не кончалась. Вместе с бригадой уборщиц и крысами она брела сквозь тьму, счищая отходы человеческой жизнедеятельности со стен станции, скопившиеся за неделю? За месяц? Она не знала. Пух, волосы, обрывки одежды и клочки бумаги. Эта процедура напоминала раздевание трупа.

Ее смена закончилась в пять. Она сняла комбинезон и достала свою сумку из выделенного ей запирающегося ящика. Бригадир провел уборщиц мимо бездействовавших эскалаторов к дверям, но Элли задержалась. Она провела всю ночь в туннеле и в конце концов оказалась всего в какой-нибудь сотне метров от здания «Монсальвата». Они, должно быть, уже выяснили, как ей удалось выбраться, и наверняка проверят станции центральной линии, когда те откроются.

Девушка дождалась, когда все остальные уйдут, затем собралась с духом и сунула голову в офис менеджера станции «Бэнк».

– Как мне добраться до дома?

На мгновение ей показалось, что он сейчас оторвет ей голову. Но, видимо, что-то в ее лице – отчаяние или изнеможение – смягчило его гнев.

– Куда вам нужно?

Как можно дальше – на край света, если возможно. Элли снова взглянула на висевшую за его спиной карту.

– В Илинг.

– Через пять минут мимо нас будет проходить поезд со щебнем. Он может взять вас до Эктона, – менеджер нахмурился, хотя, как показалось Элли, уже не злился на нее. – Иначе вы, наверное, опять пойдете пешком, и мне придется разбираться еще с одним случаем нарушения техники безопасности.

Элли добралась на поезде до станции Уэст-Эктон. В холодном предрассветном тумане она отыскала на платформе станции телефонную будку и набрала номер. Гарри ответил мгновенно.

– У вас все в порядке?

– Я все достала, – в голосе девушки не было торжества, одна лишь смертельная усталость. – Где мы встретимся?

Служащие «Монсальвата» называли это помещение «командным пунктом», правда, обычно метафорически. Экраны на стенах транслировали новости, сообщали финансовую информацию, демонстрировали графики и балансы. Они также могли использоваться для расширения комнаты в бесконечное пространство для проведения видеоконференций. Уборщицы еще не приходили: было семь часов утра, а комната до

сих пор хранила следы битвы за поглощение холдинга «Талуэт», будучи завалена папками, бумагами, кофейными чашками, коробками из-под пиццы и давно остывшими пончиками. За столом собрались человек десять во главе с Бланшаром и Дестриером. В дальнем конце стола, отдельно от других, расположился старик в инвалидном кресле. Худой, как скелет, он сидел съежившись, будто ему было холодно. Белую кожу его лица избороздили морщины, но глаза были синими, словно у младенца. Старик был привязан к инвалидному креслу трубками и проводами, торчавшими из металлического воротника, окаймлявшего его тонкую шею. При каждом вдохе в действие приводился небольшой арсенал насосов и клапанов, прокачивавших воздух через его легкие. Тем не менее не вызывало сомнений то, что все присутствующие относились к нему с большим почтением. Не из жалости или уважения, а из-за страха.

– Мы расставили людей на платформах станций «Бэнк» и «Ливерпуль-стрит» сразу после их открытия, – доложил Дестриер. – Однако она каким-то образом сумела ускользнуть.

С видом собаки, ожидающей пинка, он взглянул на человека в инвалидном кресле. Синие глаза смотрели не моргая.

– К счастью, она до сих пор носит с собой своей телефон. Мы зафиксировали его час назад в Эктоне. Мы послали туда группу, но когда они туда прибыли, ее там уже не было. Должно быть, опять уехала на подземке. Она направляется на восток, обратно в город.

На настенных экранах графики и цифры сменились картами и снимками со спутника с наложенной на них схемой подземки. На экране позади Дестриера был изображен журнал безопасности, нависший над ним, будто смертный приговор.

Мишель Сен-Лазар издал из своего кресла звук, похожий на кашель. Все повернулись в его сторону. Разумеется, когда-то у него был нормальный голос, но никто из присутствующих – разве что кроме Бланшара – никогда не слышал его. Теперь за него говорило изощренное техническое устройство.

– Она должна опять проявить себя. И когда это случится, вы будете наготове.

На сером бульваре Юстон-роуд, среди молодежных хостелов и офисных зданий вокзал Сент-Панкрас из красного кирпича стоит подобно сказочному замку: возвышенная симфония башенок, бельведеров, шпилей, средников и арок. Поколение 60-х прошлого века, не любившее ни красоту, ни сказки, едва не снесло его. Но он выжил и теперь высится в своем обновленном великолепии, исполняя своеобразную роль английских ворот в Европу.

За кирпичным фасадом, неподалеку от того места, где останавливаются поезда, стоял дородный джентльмен в пальто, устремив взор на простиравшуюся над ним гигантскую изогнутую стеклянную крышу. Он был поэтом. Фрагменты его стихов были рассыпаны золотом на полу, словно они выпали из портфеля. Он стоял не шевелясь. Его бронзовые глаза без устали смотрели вверх.

Человек, стоявший рядом с ним, выглядел не столь безмятежно. На расстоянии его можно было принять за брата поэта-статуи: округлая фигура, которую пальто делало еще более неохватной; кривые, как у спаниеля, ноги; толстый приплюснутый нос; шляпа на голове. Он сканировал взглядом толпу и через каждые несколько секунд смотрел на часы, словно кого-то ждал. Даже в это раннее время зал вокзала был заполнен бизнесменами, отправлявшимися первыми поездами в Париж и Брюссель.

Неожиданно человек застыл на месте. К нему направлялась темноволосая девушка в джинсах и трикотажной рубашке. У нее был рюкзак, но висел он не на спине, а на груди – как его иногда носят особо беспокойные туристы. Он пошел ей навстречу.

– Вы пришли. Слава богу.

Она ничего не ответила. Разве можно описать словами то, что произошло с ней за последние двадцать четыре часа?

– Принесли?

Элли положила ладонь на рюкзак, словно будущая мать, защищающая свой живот.

– Сейчас-то вы можете мне сказать, что это такое?