Гром над архипелагом
Шрифт:
Случилось же вот что. Утром вторника едва проснувшегося Прона отправили к новому «барину» Иван Иванычу. Нетрудно представить, как рад был крепкий мужик, всегда презиравший изнеженных «бар», оказаться в роли слуги. Но увидел он не нежного офицерика, ждущего в кровати, чтобы ему подали чулки, а сильного, атлетически сложенного юношу, уже одетого по всей форме.
Ничуть не задерживаясь во флигеле, в котором он снимал комнату, Юган быстрым шагом направился к доку, лишь бросив Прону, чтобы тот шел следом. По дороге новый «хозяин» поинтересовался именем своего вестового, узнал, чем он занимался в родной
Первый же рабочий день в доке, у огромной шестидесятиметровой туши линкора произвел на Прона неизгладимое впечатление. Работали как проклятые двенадцать часов с одним коротеньким перерывом на обед, принесенный прямо в док и разогретый на костре. Но, что больше всего поразило Прона, так это то, что Юган работал не просто наравне со своими подчиненными, но решительно во всем их опережал. Он лично найтовил тали, удерживающие огромный, только вчера изготовленный княвдигед. Он же, вместе с тремя плотниками, закреплял новую деталь по месту, добиваясь идеального совпадения швов, так что после установки новая деталь выделялась в старом наборе только цветом.
Да и вел себя этот офицер совсем не так, как иные. Не кричал без нужды, не подчеркивал своего особого, высшего положения, но держался с матросами просто, хотя и без панибратства. На пути обратно, к флигелю, где теперь предстояло жить и Прону, Юган расспрашивал своего нового вестового о том, как тот жил, как попал во флот.
В родной деревне Прон был авторитетом, но его никогда не любили. Прекрасный мастер, он, в то же время, отличался скверным неуживчивым характером, что не мешало ему быть счастливым. Особенно после того, как год назад молодой плотник женился, и обзавелся собственным хозяйством.
У Прона был брат Лабутя – любимец всей деревни, весельчак, балагур и пьяница. И надо же было так случиться, что помещик отдал именно Лабутю по рекрутскому набору во флот. Прон тогда впервые запил с горя от разлуки с братом. Прошло два года, и вдруг Лабутя вернулся. Вернулся не калекой, а красавцем матросом, да с медалью. Оказалось, что он сумел отличиться в сражении, а неосторожный начальник пообещал ему «чего хочешь». Ну Лабутя и захотел домой. Праздновали Лабутино триумфальное возвращение три дня.
Вот только радость была недолгой. Взамен вернувшегося брата забрали во флот его – Прона. Забрали, несмотря на то, что он всего год как женился, и у них с женой совсем недавно родилась дочка. И виной тому была Марфа, жена Прона, на которую давно заглядывался пожилой граф. Неудивительно, что попав на флот, разгневанный и отчаявшийся крестьянин, у которого только что рухнула жизнь, задал трепку насмехавшимся над ним товарищам, да и запил.
Выслушав историю вестового, Юган надолго задумался. Помочь горю Прона сейчас было никак нельзя, но и бросать человека в беде он не привык. Хорошенько все обмозговав, он подозвал вестового.
– Вот что, братец! Я все обдумал. Сейчас ничем твоему горю не помочь, но отчаиваться тебе рано. Твое счастье – ты попал на эскадру, отправляющуюся в бой, и если отличишься, то сможешь выкупить жену,
Но для того, чтобы все это стало реальностью, придется постараться. Отличиться в команде не так легко – нужно быть всегда на виду начальства, да на первых ролях. Так что бросай-ка ты пить, да берись за ум. Будешь стараться – обещаю замолвить за тебя словечко перед капитаном, но лености и небрежения обязанностями не потерплю!
– Рад стараться, ваше Благородие! Не пожалеете! Прон Оглоблин вам еще покажет, на что способен!
Прон был неглуп, пообщался со старыми матросами, и понимал, что слова лейтенанта не пустой звук. Другого шанса в его жизни могло больше и не представиться.
Спустя два месяц изумленный лейтенант Головнин подписывал представление Югана на присвоение рядовому Оглоблину звания матроса третьей статьи и внеочередного выходного в город. К моменту выхода «Фершампенуаза» на рейд матрос второй статьи Прон Оглоблин был переведен в марсовые и считался одним из подающих наибольшие надежды. К приходу эскадры к берегам Греции он, при покровительстве Югана, добился звания матроса первой статьи, и был замечен капитаном.
Глава 7. Севастополь
Путешествовать на юг в комфортабельной генеральской карете, имея предписание для всех почтовых станций о приоритетной смене лошадей одно удовольствие. Карета, подвешенная на мягчайших эллиптических рессорах, плавно проглатывает все неровности дороги, предоставляя в распоряжение хозяина максимально возможный в пути комфорт. Два мягчайших дивана, достаточно длинных и широких чтобы не только сидеть, но и лежать, не сгибаясь в три погибели, удобное рабочее место, оборудованное походным письменным прибором и снабженное изрядным запасом как обычной, так и гербовой бумаги, ну и, само собой, обширные лари для съестных припасов и напитков, необходимых в дороге. Лейтенант привык к совсем другому уровню комфорта, и сейчас откровенно наслаждался выдавшейся возможностью отдохнуть за казенный счет.
Однако все кончается, кончился и этот, казавшийся таким прекрасным вначале, но вконец измотавший к концу третьей недели движения путь. Севастополь встретил лейтенанта Куприянова ласковым, не по-осеннему теплым ноябрьским солнцем и ощущением провинциальной тишины. Эскадра стояла в бухте, корабли были разоружены на зиму, а многие офицеры отпущены в отпуска по поместьям. И хотя руководство флота в лице адмирала Грейга знало о готовящейся войне, но какой-то особой активности в городе не наблюдалось.
Крайне поражённый увиденным в городе, лейтенант Куприянов прямиком направился в Адмиралтейство. На удивление, его сразу принял адмирал Грейг. Небрежно просмотрев бумаги прибывшего, старик адмирал с сонным видом заявил:
– Господин лейтенант, тут сказано, что вы направляетесь в распоряжение командующего князя Меньшикова. Так вот к нему и направляйтесь. Насколько я знаю, князь сейчас отдыхает в Одессе. Впрочем, через месяц их сиятельство обещали быть в Севастополе. Спешить совершенно некуда, так что отдохните с дороги, а там и ваш новый командующий появится.