Гром над Тьмой Часть 4
Шрифт:
Время и власть меняют.
Мы столкнулись с Тьмой.
В унисон с вами она смеялась над моей потешной наивностью. Когти, клыки, кровожадные чудовища? Ты и правда ждала именно этого, девочка? Дунуть, плюнуть, растереть?
Словно неумолимый палач, она кружилась надо мной сонмом упрёков. Роем тревог жалила душу, щедро удобряла ростки сомнений, обращая их из мелких бутонов в пышный сад.
Нас всех с ног до головы накрыло Мраком — явившиеся в самый отчаянный час Боги не принесли победы — лишь отсрочили поражение. Хранитель Равновесия, скрывшийся в пучинах мглы, стал той самой рукой, что затушила свечу
Уверенность скинула с себя маску, оказавшись смятением. Тишину, такую звонкую, что резала уши, пронзили полные ужаса крики. Народы, воинства — всё это сливалось в единый, душераздирающий вопль.
Сегодня, принцесса, тьма была ласкова с нами. Нежной любовницей она проникала в наши души, шепча соблазны. Я гнала её прочь из своей головы, заливаясь слезами, убеждая себя одной лишь силой воли остаться на стороне Света. Но те, кого я звала друзьями, кто стоял со мной по ту сторону здравого смысла, оказались слабы. Их уверенность хрустнула, пошла трещинами, и один за другим, словно оголодавшие до сладостей дети, они пали перед ней на колени. Принимая дары из её мглистых рук, они менялись на моих глазах.
Что я видела, принцесса? Я видела, как благочестие было готово отринуть собственную веру. Радость низверглась в пучины уныния. Любовь — я помнила её самой юной из нас — и что же с ней стало? Она оделась в одеяния ненависти.
Всё, чему вы учили меня, принцесса, рассыпается в моих руках ветхой шалью. Словно обезумевшая, я хватаюсь за обрывки прошлого, ищу в старых друзьях то, что они утратили в погоне политических интриг. Свет, горевший в наших юных душах, уже давно дал слабину и покрылся коркой беспроглядного мрака.
Мрак.
Тьма пробуждала его в каждом из нас, заставляя обернуться против собрата, застилая ясный взор лишь своими, варварскими помыслами. Мать Тьма смеялась надо мной вместе с вами, обещая страшное.
Она придёт в наш маленький, такой хрупкий мирок, держащийся на слишком тонких ценностях. Он затрещит, словно лёд, под её напором — что потечёт в него из образовавшейся раны? Пожиратели душ? Она смеялась над моей наивностью — нет, далеко не пожиратели душ. Один за другим, те, кто был верен Свету, отвернутся от него, став её рабами, послушными игрушками — и словно повелительницу, внесут её на своих плечах для всех остальных.
Повержено я лежу на земле, здесь, на родине Тьмы. Я гасну, как гаснет свеча под напором беспощадного ветра. Злым бесом отчаяния он завывает у меня над головой, рассказывая незавидность моей судьбы.
Я помню всё, принцесса. Как маленькой девчонкой старательно выводила имена своих ошибок, чтобы послать их в письме вам. Чтобы рассказать то, чему я научилась, что поняла, что осознала. Я запечатываю своё последнее письмо вам, принцесса — за мгновения до того, как меня поглотит вихрь мглы, а я навсегда отдамся в услуженье безумию. Принцесса, сегодня я поняла, что иногда недостаточно одной лишь надежды и веры в Свет. Потому что тьма, что живёт внутри нас, не ведает ни того, ни иного.
Не мы боремся с тьмой. Тьма из последних сил, цепляясь за обрывки нитей души, борется с тем, что нам дорого...
У вашей ошибки моё
В голопузом детстве мне мечталось иначе.
Лежа в своей кроватке в детском доме, я зачитывался книгами об отважных воинах, спасавших красивых принцесс, о могущественных магах, по мановению руки меняющих облик планеты. Я мечтал, что когда-нибудь стану таким же смелым и сильным.
Но реальность оказалась хуже, чем пишут авторы, и судьба распорядилась иначе. В её руках вдруг показался кинжал колкой сатиры, а на моё лицо легла кривая, почти разбойничья ухмылка. Видишь, Мать Тьма? Я смеюсь вместе с тобой.
Под ногами одна за одной появлялись ступени — а мне казалось, что каждая из них отзывается музыкой. Словно я шёл по клавишам пианино.
Сердце в груди не ведало покоя. Что беспокойство для бога? Лишь пыль? Что беспокойство для человека? Жизнь. Здесь, на краю мирозданию, по ту сторону здравого смысла, в царстве тьмы всё перевернулось с ног на голову.
Я чувствовал на себе её жадный, почти голодный взгляд. Не я жду её у врат, она пустила меня в свой дом, чтобы расквитаться за всё. Тишиной она вопрошала — где, как не здесь, Владислав? В месте, где грань между человеком и богом стирается, обращается в ничто? Где нет понятий, образов и обликов, где ложь закована в печать правды? Иди ко мне, милый. Чудилось мне в ее голосе что-то близкое, родное...
И я шёл. Бесплотные тени шептали у меня над ухом бессвязный бред. Иногда они заставляли меня думать так, как я уже отвык. В какой-то миг мне показалось, что мой следующий уверенный шаг провалится в пустоту, а я низринусь во мглу, постыдно рухну, как мальчишка в грязную лужу.
Что скажут те, кто доверил тебе сегодня свои жизни, если увидят нечто подобное?
Я не знал, но шёл вперёд. Наверное, мне бы стоило закрыть глаза, но всякий раз, как я отдавался на милость этой слабости, в голове возникали образы девчонок. Не богинь — девчонок. Там, в миру, о них говорили всякое. Толпы людей возводили им храмы, другие толпы спешили воскурить жертвоприношения, третьи — припасть к каменным стопам величественных изваяний. Они верили в них, в тех, кому можно — нужно — следует поклоняться.
Возводить в абсолют.
Правильное слово — абсолют. Я усмехнулся, понимая, что прячу за обыденностью размышлений собственные страхи. Мать Тьма смотрит на меня, как на жука в банке, рассматривает, ищёт изъяны.
Ищет во мне человека.
Я не знал, что будет, если она отыщет. Что мне тогда рассказывала Ольга той бурной ночью? Люди оставляют трещинку на кувшине, чтобы не гневить идеальностью Богов?
Я ждал увидеть перед собой величие дворцов. Я жаждал узреть роскошь теневого бытия. Я хотел...
Мать Тьма смеялась над всем, что я хотел. Вместо этого она предлагала мне лишь величие пустоты, роскошь ничего, нежность холодного мрака. Мне показалось, что подул зябкий ветер, захотелось обхватить самого себя за плечи, но я прогнал наваждение.
Сколько я уже иду? Какой делаю шаг? Первый, второй, сотый? Может быть, тысячный? Лестница не ведала конца. Мне вспомнилось, как будучи мальчишкой, я схватил двойку по математике на день рождения матери, которой считал нашу воспитательницу, и пыхтя поднимался к ней в комнату, зная, что несу в портфеле дурные вести. Тогда мне хотелось, чтобы ступенькам не было числа.