Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель (сборник)
Шрифт:
– Все правильно, – с готовностью подтвердила мать настоятельница, – ты, конечно, можешь забрать документы. Ей удалось как-то не потерять их, видимо, потому, что ремешок сумочки обмотался вокруг запястья. Донья Франциска взяла на себя заботу о багаже, который привезли позже из машины, но бумаги у меня. – Она поднялась, выдвинула ящик стоящего рядом комода, на мгновение склонилась над ним и вынула плоскую кожаную сумочку, которую протянула Дженнифер. – Это все, что у нее было с собой, дитя мое. Возьми. Теперь это принадлежит тебе.
– Благодарю вас, – сказала Дженнифер, взяв сумочку;
– Ну что ты! Делай что хочешь.
И приоресса, вернувшись на свой диванчик у окна, склонилась над четками, предоставив гостью самой себе и дав ей некую иллюзию уединения. Дженнифер торопливо заглянула в сумочку и, вытащив содержимое, разложила все на коленях. Расческа, пудра, зеркальце, ланкомовская помада, ключи, пачка билетов, пухлый кошелек и довольно объемистый конверт, тоже с деньгами. Дженнифер пересчитала их – сотня тысяч франков или что-то около того. Она задумчиво нахмурилась над купюрами. Да, Джиллиан вполне могла закрыть счет в банке и забрать все сбережения, она ведь была почти уверена, что останется здесь навсегда.
Она рассмотрела конверт. На нем был штамп Бордоского банка, адрес, написанный по-французски ровным почерком: «Madame Lamartine, 135R de la Pompe, Bordaux» [14] . И еще на нескольких документах был тот же адрес.
Больше в сумочке ничего не оказалось.
Дженнифер начала медленно запихивать все обратно. Приоресса, оставив в покое четки, обернулась к ней и мягко сказала:
– Дитя мое, что еще тревожит тебя? Ты расстроена только смертью своей кузины? Или есть что-то еще? Если хочешь, поделись со мной.
14
«Бордо, ул. де ла Помп, 135, мадам Ламартин» (фр.).
Дженнифер подняла голову и слегка прищурилась: послеполуденное солнце еще не умерило свое яркое сияние.
– Да, я бы хотела…
– Так расскажи, в чем дело.
– Матушка… – Она глубоко вздохнула. – То, что я собираюсь сказать, должно быть, покажется вам крайне странным, но, я надеюсь, вы простите меня и выслушаете.
– Я слушаю.
И Дженнифер заговорила. Но не о своих подозрениях по поводу того, что донья Франциска и Селеста, возможно, знают больше, чем говорят, а о том, почему ей так трудно поверить, что женщина, похороненная на маленьком кладбище, была ее кузиной; о том непонятном обстоятельстве, что даже в бреду она, очевидно, ни разу не перешла на английский, ни разу не упомянула об Англии и своей семье.
– Но вы, – сказала Дженнифер в заключение, – вы сами навещали ее, конечно. Она была в сознании, когда вы виделись с ней? Неужели она так ничего и не сказала?
– При мне – ничего. Когда мне рассказали, что ты приехала, я была поражена и очень расстроилась, что тебя поджидало такое известие… – Она немного помолчала, словно в раздумье, потом спокойно сказала: – И жаль, что ты не пришла прямо ко мне. Но… – Она задумалась и не закончила начатую фразу. – Должна сказать, что за твоей кузиной ухаживала
– Да, конечно. К тому же я не думаю, что это был грех. Я уверена, что эта женщина ничего не говорила о родственниках просто потому, что у нее их не было, – эта женщина не была моей кузиной.
– Мадемуазель…
– Минуточку, – взмолилась Дженнифер, – послушайте, матушка. Во всей этой истории, вне всякого сомнения, есть на редкость странные вещи.
И она рассказала приорессе о горечавках, синих цветах, которые умершая различала и любила, и о том, что Джиллиан никогда в жизни не видела синего цвета.
Мать настоятельница сидела спокойно и слушала.
– Теперь вы понимаете, – закончила Дженнифер, – почему я так уверена, что той ночью к вам пришел кто угодно, только не Джиллиан. И если это верно, то куда же исчезла кузина?
В комнате наступила тишина.
– Что ж, – сказала наконец старая монахиня. – Понятно. Все это поистине странно. Более того, трудно представить, как могла произойти такая серьезная ошибка.
– Действительно трудно. Но теперь вы понимаете, почему я не в состоянии уехать и оставить все как есть?
– Да, это вполне естественно. Но все же, если ты права и твоя кузина жива, почему она не известила тебя? Или нас? Ты говоришь, она знала о твоем приезде сюда?
– Да, знала. Но с ней могло что-то случиться, и именно это тревожит меня.
– Но что могло случиться? Если умершая девушка была не мадам Ламартин, почему она не призналась в этом? И наконец, почему у нее были документы твоей кузины?
– Не представляю, но…
– И машина, с которой произошла авария той ночью, тоже принадлежала твоей кузине.
Дженнифер молчала.
– Если твои подозрения справедливы, – спокойно продолжала размышлять приоресса, – мы должны подумать не только о том, где сейчас мадам Ламартин, но и том, кто была умершая.
Они помолчали некоторое время.
– История с цветами, – сказала наконец монахиня, – именно это окончательно убедило тебя, да?
– Наверное. Да, именно это.
– И по этому признаку ты могла бы узнать свою кузину?
– Только в данном случае – наоборот. То есть если умершая не была дальтоником, то она не могла быть Джиллиан. И это можно сказать почти с полной уверенностью. Случаи дальтонизма у женщин и так достаточно редки, а сине-желтый тип – крайняя редкость.
Вдруг Дженнифер прервала себя и взмахнула рукой.
– Какая же я глупая! Толкую о каких-то второстепенных вещах и ни разу не попыталась узнать главное. Когда я говорила с Селестой, то была слишком увлечена своей мыслью. А ведь надо было начинать с другого!
– Что ты имеешь в виду? – тихо спросила монахиня.
– Как она выглядела! – торжествующе воскликнула Дженнифер. – Как выглядела умершая девушка?
Пожилая женщина спокойно молчала. Легкая улыбка тронула ее губы.
– К сожалению, дитя мое, я не могу помочь тебе. Я ее не видела. Никто, кроме доньи Франциски и Селесты, ее не видел.