Громовые степи
Шрифт:
Преодолевая неширокую промоину, Беберидзе обнаружил в траве около воды девять ошкуренных бревен разного диаметра, но одинаковой длины — метра два. Находку командир отделения оценил по-хозяйски: «Коровник пора чинить, как бы эти бревна пригодились! А если их связать, получится добротный плот. Жаль, конечно, что в дело не пустишь, да ничего не поделаешь». Приказал бойцам находку спустить на воду.
— Пусть плывут, — ответил Николай Дмитриевич на недоуменный взгляд Беберидзе, — у моста выловим на дрова для кухни.
Через пару промоин
— Пусть все плывут к мосту, там разберутся, что к чему».
С большой осторожностью отделение продолжает движение, внимательно осматривая неровности рельефа.
Впереди справа в неглубокой балке показался деревянный сарай. Темная крыша едва просматривается в высоком бурьяне: заброшенное, на первый взгляд, строение. Ни дверей, ни окон не видно. Тишина. Лишь серые волны прошлогоднего сухостоя нарушают общее безмолвие своим однотонным шуршанием.
Для осмотра сарая командир разведывательно-поисковой группы выделил дозор из трех бойцов. Беберидзе долго объясняет дозорным, как выполнять задачу. Те дружно кивают в знак того, что им все понятно. Но на вопрос командира: как, где и что делать, — никто толком ответить не смог. Беберидзе злится, повышает голос, чертит на земле схему, еще раз показывает: один стоит на углу сарая и поддерживает зрительную связь с командиром отделения, другой — у входной двери, и только третий осматривает объект внутри, непрерывно держа связь с тем бойцом, который находится с наружной стороны. Все должны постоянно видеть или слышать друг друга и находиться в готовности к внезапной встрече с диверсантами.
Дозор наконец отправили. Бойцы шли не спеша, переговариваясь, размахивая руками, ни разу никто не оглянулся назад. Так и подошли к объекту. Один остановился около сарая, двое других завернули за угол и скрылись из виду. Тот, который был еще виден, постоял минуту-другую, потоптался на месте и тоже скрылся за сараем. Беберидзе по-русски, матом, прокомментировал действия только что инструктированных дозорных.
Прошло пять минут… двадцать… полчаса — ни единого движения у сарая.
Недоуменно смотрит Николай Дмитриевич на Беберидзе, а у того глаза тоже расширены от удивления. Не понимают и бойцы, что произошло. Помощник командира пытается выяснить у них, о чем говорили дозорные перед уходом, но никто ничего не знает.
«Надо что-то делать, — думает командир, — а что предпринять в этих случаях, ума не приложу».
Беберидзе предлагает ползком приблизиться к сараю, а гам видно будет. Так и порешили.
Расстояние до сарая — метров сто пятьдесят — отделение по-пластунски преодолевает минут за тридцать. Бойцы действуют неумело, то и дело останавливаются, сползаются группами. На открытых участках земля подсохла, в траве еще сыро. Гимнастерки промокли, прежде чем бойцы оказались на месте. Дощатая дверь держится на одной петле, открыта. Ни звука. Командир
Дозорные лежали у входа в сарай, каждый со множеством колотых ран на теле. Винтовки исчезли, внутри сарая — ни души. Тщательно осмотрели местность вокруг, никого не обнаружили. Удалось лишь найти несколько нечетких следов обуви, идущих в сторону заросшего кустарником оврага. Командир отделения развернул бойцов в цепь, и — бегом к оврагу. А он глубокий, широкий, тянется вправо до седловины, влево — до самого Маныча. Походили по краю обрыва туда-сюда, вглядываясь в жесткий терновик, шевелящийся на ветру, но каких-либо признаков присутствия людей не обнаружили.
Несолоно хлебавши повернули назад. Надо нести погибших бойцов в гарнизон.
Правду говорят, мертвое тело тяжелеет. Бойцы выбились из сил, прежде чем добрались до небольшого хуторка, где смогли упросить одного деда отвезти погибших к мостам через Маныч. Запряженная парой быков арба доставила поредевшее отделение к месту службы, когда уже начали сгущаться сумерки.
Наутро молодой лейтенант из особого отдела подробно расспрашивал командира отделения о действиях разведывательно-поисковой группы, без конца долдоня «почему?».
— Почему не перекрыли наиболее вероятные направления ухода из сарая диверсантов?
— Да ведь кто его знает, как надо было поступить, — отвечает Николай Дмитриевич.
— Почему долго медлили, когда дозор пропал из поля зрения?
— Думал, вот-вот появятся.
— Почему плохо проинструктировали дозор?
— Я же не понимаю по-ихнему. Беберидзе толковал им, что и как делать. Вроде бы все поняли, а вышло по-иному.
— Выходит, не поняли?
— Наверно.
— За что люди отдали свои жизни?
— Задарма, можно сказать.
— Почему такое могло случиться?
— Недисциплинированность и плохое знание русского языка.
— Почему овраг не прочесали как следует, а ограничились только осмотром?
— Мало нас было для такого дела, да и погибших надо было нести в гарнизон, а это неблизко.
— Судимость имеете?
— Бог миловал.
— Дети есть?
— Два сына в войсках НКВД служат.
— Что мне с вами делать, под суд военного трибунала отдать?
— Господи, спаси и помилуй!
Начальник гарнизона отстранил Николая Дмитриевича от командования отделением, но о военном трибунале никто не вспоминал.
— Что мне с вами делать, ума не приложу, — начальник в задумчивости смотрит на провинившегося ефрейтора.
— Я шофер и еще снайпер.
— Машин у меня нет, а вот две снайперские винтовки стоят в пирамиде без дела. Подбери себе напарника и тренируйтесь. Осенью нам нужно будет выставлять снайперскую команду для командировки на фронт. Тебе и карты в руки, а может, снайперы нам и тут потребуются, как знать.