Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943

Редер Эрих

Этот протокол, ограничивающий военные действия подводных лодок, был прямым порождением неограниченной подводной войны в период Первой мировой, и он означал нечто новое не только в военном смысле, но также и в международном праве. Мнения о ведении подводной войны значительно разнились у военных моряков, политиков и международных юристов различных стран, особенно в связи с широко обсуждавшимся вопросом о вооруженных коммерческих судах. Среди соглашений, обсуждавшихся в ходе Вашингтонской морской конференции 1921—1922 годов, было и такое, которое требовало, чтобы подводные лодки соблюдали все те общие правила ведения войны, что и надводные корабли. Англия, Франция, Италия, Япония и Соединенные Штаты подписали такое соглашение, но французское правительство отказалось его ратифицировать, после чего Япония в 1934 году дезавуировала свою подпись.

На Лондонской конференции 1930 года вопрос о подводных лодках обсуждался опять, причем по нему было предложено несколько изменений. Так, Франция возражала против положения, согласно которому командиры подводных лодок, нарушившие

соглашение, по своему правовому положению приравнивались к пиратам. С точки зрения французов, если командир подводной лодки выполнял военный приказ, то по международному праву санкции должны были быть применимы к государству, а не к командиру подводной лодки. Стоит заметить, что в ходе международных процессов против германских командиров после окончания Второй мировой войны эта точка зрения французского правительства была напрочь забыта.

Но в любом случае ни Франция, ни Италия не ратифицировали Лондонское морское соглашение 1930 года. Соответственно, в 1936 году все те же пять морских держав снова собрались вместе для обсуждения проблем подводной войны. В результате этой встречи появилось соглашение, касающееся единственно только подводной войны. Таким соглашением стал Лондонский протокол о подводных лодках, который подписала Германия. Статьи этого важного соглашения вошли составной частью в «Положение о взятии трофеев» германского ВМФ и стали основой инструкций, согласно которым германские подводные лодки действовали в ходе начального периода Второй мировой войны.

Эта Лондонская конференция 1935—1936 годов стала важной вехой для германского военно-морского флота также и в других аспектах. Действие Вашингтонского морского договора 1921—1922 годов и Лондонского морского договора 1930 года должно было окончиться в конце 1936 года. Поэтому представители пяти держав заблаговременно собрались в конце 1935 года.

Поскольку Германия благодаря своему восстановлению и морскому соглашению, подписанному ею с Британией, вполне ясно обозначила себя как будущая военно-морская держава, было предложено пригласить ее участвовать в конференции, и Германия заявила, что примет приглашение, если оно поступит. Франция, однако, возражала против этого на том основании, что такое приглашение было бы равносильно признанию недействительности Версальского мирного договора. Для разрешения этой проблемы договорились следующим образом: в дополнение к общему договору, который должен быть подписан пятью странами-участницами, будет подписано еще и отдельное соглашение между Англией и Германией, которое образует составную часть общего договора. Позицию России также решили принять во внимание путем подписания подобного двустороннего соглашения между Англией и Советским Союзом.

В окончательном тексте Лондонского морского договора 1936 года уже не было никакого упоминания о былых соотношениях военно-морских флотов. Осталось только одно-единственное ограничение на водоизмещение кораблей и калибр орудий, которыми они могут быть вооружены, да еще мораторий на строительство тяжелых крейсеров и линкоров более 10 000 тонн водоизмещением. Каждая держава могла теперь строить любые военно-морские корабли, какие требовало ее положение на международной арене.

Япония даже не приняла участие в конференции, а Италия отказалась подписать согласованный текст договора, потому что Англия и Франция применили к ней санкции за развязывание войны в Эфиопии. Что касается Германии, то она была ограничена процентным отношением к мощи военно-морского флота Британии согласно условиям англо-британского морского соглашения, которые она добровольно приняла на себя.

Германии, однако, был нанесен чувствительный удар пятилетним продлением срока моратория на строительство тяжелых крейсеров и линкоров водоизмещением менее 17 000 тонн. Все другие ведущие военно-морские флоты уже имели в своем составе много аналогичных кораблей, в то время как Германия даже не могла продолжить строительство таких кораблей, как «Дойчланд» или «Граф Шпее». К тому же Россия требовала для себя права построить семь кораблей того класса, на который был наложен запрет.

Соответственно этому был достигнут компромисс путем подписания особого соглашения с Англией, по которому Германия могла построить еще два тяжелых крейсера в дополнение к уже заложенным «карманным» линкорам, но она обязывалась делать это только в случае появления исключительных обстоятельств, поскольку Германия, по ее собственным словам, «не желала предпринимать каких-либо шагов, которые могли бы привести к возобновлению всеобщей гонки вооружений».

Все эти соглашения и сформировали в общих чертах конфигурацию нового германского военно-морского флота и состав кораблей различных классов. Однако до того, как приступать к планированию их строительства, было необходимо принять во внимание целый ряд различных пунктов, причем не только военно-морского или технического, но и внешнеполитического характера.

Прежде всего было необходимо решить, должен ли германский флот строиться для решения строго определенных, ограниченных задач либо он должен быть таким, чтобы иметь возможность разрешить любую ситуацию, которая могла возникнуть где угодно. Численность и характер флота любой страны определяется прежде всего наличием врагов, которым он должен противостоять в случае войны. Флот, потенциальным противником которого является сухопутная держава, должен делать упор на строительство кораблей, которые могут использоваться в прибрежных водах, – эсминцев, минных тральщиков, небольших подводных лодок и быстроходных торпедных катеров. Если же ей предстоит война со страной,

которая является по своей сути морской державой, то она должна строить корабли, способные осуществлять операции на просторах морей и океанов, такие, как авианосцы, крупные корабли с большим радиусом действия и высокой скоростью хода, средние и крупные подводные лодки, а также суда снабжения. Но редко какая страна может предугадать своего будущего противника с такой точностью, которая дала бы возможность спланировать всю программу создания флота против только этого противника. Вообще говоря, все, что может сделать страна, – это создавать флот, способный действовать в максимально возможном количестве ситуаций.

Наша собственная программа строительства флота основывалась на том, что Гитлер сказал мне во время моей первой официальной встречи с ним – что «он никогда не стремился к войне с Англией, Италией и Японией, и поэтому развитие германского флота должно осуществляться в соответствии с требованиями континентальной германской политики».

Это политическое заявление естественным образом исключало все вышеупомянутые государства из числа возможных врагов. Логически продолжая его, следовало исключить из числа врагов еще и Соединенные Штаты. В границах европейской континентальной политики лишь Советский Союз и Франция да еще, пожалуй, польский флот при поддержке французского могли рассматриваться в качестве возможных противников, вооруженные силы и состав которых должны были приниматься во внимание при планировании роста нашего флота. Из этих двух стран Россия представляла собой преимущественно сухопутную державу, в то время как Франция была в равной мере морской и сухопутной державой. Но я снова и снова должен повторить, что ни тогда, ни в течение многих последующих лет среди вождей Германии не было никаких разговоров о подготовке или даже о возможности войны с этими странами.

Более того, Гитлер неоднократно вновь и вновь повторял свое первоначальное заявление о своем твердом намерении жить в мире с Англией, и я в то время был убежден, что это была основа его политики. Принимая во внимание относительную военную мощь и географическое положение двух наших стран, морская война против Англии была бы совершенно бессмысленной, и я первым немедленно возражал бы против нее. Где только возможно, я подчеркивал бы, сколь безнадежна она была бы.

Исходя из военно-морских концепций того времени, предшествовавшего громадному развитию авиации, мы базировали наши планы строительства флота на теории, что типы кораблей, входящих в состав флота, должны взаимно дополнять друг друга и взаимно зависеть друг от друга. Теория эта была в особенности верна для Германии, с ее немногочисленными портами и неглубокими прибрежными водами. Наши подводные лодки могли выходить из своих портов базирования только в том случае, если минные тральщики расчищали для них проходы от мин. В свою очередь, тральщиков должны были прикрывать от набегов неприятельских эсминцев и крейсеров легкие, а в ряде случаев и тяжелые корабли. Эскадренные миноносцы и сторожевые корабли были необходимы для прикрытия тяжелых кораблей, для прикрытия судов, входящих и выходящих из портов, для постановки минных заграждений и выполнения бесчисленного количества других задач общего характера. Поэтому для нас естественным и стратегически правильным делом было создание флота, в который бы входили корабли различных классов, образующих единое целое.

Таким образом, мы планировали создать максимально универсальный флот, отнюдь не специализированный против какого-либо определенного противника. И когда во время войны 1939—1945 годов Англия стала нашим неожиданным противником, мы ощутили значительную нехватку подводных лодок. В наших первоначальных планах доля подводных лодок была незначительной, поскольку, согласно международным соглашениям, которые мы подписали, эффективность подводных лодок как оружия была сильно ограничена. Вдобавок на первом этапе роста нашего флота мы и сами не были убеждены, какому типу подводных лодок следует отдать предпочтение. Многие офицеры высшего военно-морского командования [46] считали, что в любой будущей войне, как и в Первой мировой войне, подводные лодки будут действовать автономно и на значительном удалении от своих баз, и по этой причине они должны быть крупными. С другой стороны, капитан 1-го ранга Дёниц, командующий подводным флотом, полагал, что нам нужны маневренные подводные лодки среднего размера, которые мы могли построить в больших количествах и при этом остаться в рамках предельного водоизмещения, установленного Лондонским морским соглашением. В этом случае он мог осуществлять атаки целых групп подводных лодок на вражеские конвои, поскольку даже по международным законам идущие в составе конвоев коммерческие суда могли быть атакованы без какого-либо предупреждения и досмотра. Кроме этого, капитан 1-го ранга Дёниц предлагал командовать своими подводными лодками либо с плавучих командных пунктов, либо с КП, расположенных в прибрежной зоне. Его предложения были приняты, и разработанный вслед за этим тактический прием групповых атак подводных лодок, получивший также название «тактики волчьих стай», стал одним из значительных достижений в ходе Второй мировой войны, принесшим значительные успехи.

46

Когда германский флот стал увеличиваться, старое название «адмиралтейство» было изменено на «Oberkommando der Kriegsmarine», или высшее военно-морское командование, и начальник адмиралтейства стал теперь командующим флотом. (Примеч. авт.)