Гротеск
Шрифт:
— Ишь ты, деревенщина! Разбогатели! Сволочь! Надо было с тебя больше содрать!
Женщина, которая пыталась сплавить нам свой мандарин, тут же стала насмехаться над ним:
— Ну ты и жлоб! Чего набросился на парня? Кто же так торгует? По котелку себе постучи, совсем не варит. Может, лучше соображать станешь.
Все захохотали.
— А эта парочка неплохо запаслась! Юаней пятьсот, наверное, — объявил на весь вагон Однозубый.
Народ одобрительно загудел. Те самые четыре девчонки уставились на
— Послушай, ну что ты болтаешь? — сказал я, но Однозубый только хмыкнул и поглядел на меня как на идиота.
— Жизни не знаешь. Ну кто так делает? Деньги надо было по разным карманам распихать. И никому не показывать.
Вот-вот. Люди вокруг — их это совершенно не касалось — согласно закивали. А Однозубый продолжал издеваться:
— Сразу видно, из деревни. Ты вообще о кошельках слышал? В деревне невест не хватает? В город решил податься?
— Сам ты деревенщина! Олух! Ты хоть моешься когда-нибудь? Ванну когда-нибудь видел? Может, у вас дома уборная прямо на полу? И убери свою грязную лапу с моей задницы! — набросилась на Однозубого сестра.
По вагону прокатилась волна хохота. Однозубый сделался красный, как свекла, и опустил голову.
— Здорово ты ему врезала, Мэйкунь. — Я сжал сестре руку.
— Нельзя давать им спуску, Чжэчжун! Скоро они перед нами стелиться будут. Мы станем звездами, все будут нами восхищаться. Разбогатеем.
Сестра говорила уверенно и для большей убедительности ткнула меня локтем в бок.
Сестра у меня была сообразительная, с сильным характером. Я за ней был как за каменной стеной. Но Мэйкунь больше нет. А я оказался один в незнакомой стране. В Японии. Поймите, как я растерялся, как тяжело мне пришлось.
— Ну так вы берете мандарин или нет? — послышался голос женщины, устроившей выговор продавцу воды.
— Нет, пока не надо.
— Горло пересохнет — скажите. У меня много.
— Спасибо.
— А пирожков не хотите? — послышалось в другом конце вагона. — Десятка штука. Попили, а теперь, может, закусите? Проголодались, наверное.
От слова «пирожок» у меня громко заурчало в животе. Стоявшие рядом засмеялись. Один дядька средних лет, обернувшись, с насмешкой произнес:
— Ого! Запел, запел живот. Жрать просит.
После путешествия в переполненном автобусе мы с сестрой собирались закусить и немного отдохнуть на станции, однако, увидев толпу, поняли, что об этом нечего и думать. Поэтому мы не пили и не ели двое суток. Все смотрели на нас. Сестра держалась совершенно спокойно, не показывая вида, что голодна. Парень с пирожками заголосил во все горло:
— Вкусные, из просяной муки! Мамаша испекла. Она у меня мастерица по этой части. Сахара и фасолевой начинки не жалеет. Вам на двоих десяток в самый раз будет. За девяносто юаней уступлю.
Я горько усмехнулся. Девяносто юаней — столько я зарабатывал
— Ты что?! Я два пирожка за пять цзао брал. А здесь в тридцать раз!
В одном юане — десять цзао. Пять цзао — примерно десять иен. Парень молчал, возразить было нечего. Пассажиры гудели, с удовольствием следя за нашими переговорами. Еще бы! Не каждый день увидишь чудаков, севших в поезд без еды, без воды, зато с полными карманами денег.
— У тебя совесть есть? Спекулянт! Видишь, что мы голодные? Нажиться хочешь? — запротестовал я.
Вдруг все притихли, и я услышал сзади низкий голос:
— Ничего не поделаешь, старичок. Проголодался — надо платить. Иначе ничего не получишь. Ты покупаешь, он продает и на этом зарабатывает. Отношения спроса и предложения. Капитализм.
Это был тот самый полууголовный элемент. Посидел в уборной и вздумал меня поучить. Скотина! Я был вне себя. Стоявшая на соединительной гармошке между вагонами сильно накрашенная женщина лет двадцати восьми — тридцати, поддакнув этому типу, насмешливо хихикнула. Она крепко вцепилась в руку пристроившегося рядом парня, так и липла к нему.
— Ты не покупаешь — другой покупатель найдется. Дай-ка мне пять штук. Тридцать юаней.
— Сорок пять.
— Тридцать пять.
— Сорок два.
— Тридцать семь.
Они быстро договорились через мою голову. Продавец скорчил недовольную физиономию, но в конце концов согласился. Не теряя времени даром, женщина достала из пластикового пакета золотистые пирожки и разделила их с парнем. Пирожки в самом деле выглядели аппетитно, хотя, как мне показалось, порядком пострадали в давке. Мой живот снова запел свою песню. Сестра молча смотрела в пол.
— А в сортир никто не хочет? Двадцать юаней. Не хотите? Ну ссыте на пол, — подал голос «хозяин» уборной.
Выждав время, он снова открыл свою лавочку. Женщина с младенцем на руках быстро подняла руку. За ней — одна девчонка из четверки. Женщина передала ребенка мужу, он вручил ей деньги. Девчонка тоже достала деньги из кармана. Не иначе последние, но не могла же она наложить кучу прямо на виду у всех! Обе стали проталкиваться к уборной. Получив дань, бандит дал им по клочку бумаги.
— Нате, подотритесь! Глядите, чтоб чисто было. Там, между прочим, люди едут.
Из уборной вышли его дружки. Оба — копия главаря. Под пиджаками свитера, длинные шарфы, отличавшиеся только цветом. У одного черные солнечные очки. Короче, «шестерки». Все трое на вид — моего возраста. Женщины вышли из уборной, и туда потянулись сразу еще несколько человек. Я сунул сестре деньги.
— Ты тоже иди.
Она скривилась — как это все противно! — но все-таки двинулась по проходу сквозь тесный строй пассажиров.