Гротеск
Шрифт:
«Как бы этот бандит к ней не привязался», — с тревогой думал я, глядя ей вслед.
— Ты откуда будешь? — остановил он сестру, и та стала что-то объяснять, показывая на меня.
Слов я не расслышал. Бандит бросил на меня быстрый взгляд и засмеялся, показывая белые зубы:
— Брат, значит?
Я разозлился, опустил взгляд.
— Не закипай! Это же привилегированный класс, — шепнул мне прыщавый парень.
— Привилегированный?
— Ага! Привилегированный класс. Сортиры приватизировали. Капитализм называется! Смех один. Болваны,
— Может, они и мусор, но в уборную к ним пойдешь.
— Ни за что! Сдохну, а не пойду. Ни гроша от меня не получат.
«Что ж я теперь, как и ты, в целлофановый пакет должен?» — хотел сказать я, но промолчал. Тогда я смотрел на вещи, как ребенок. Думал, на свете есть разные люди. А как все на самом деле устроено, я в первый раз понял в том самом поезде. Ведь до той поездки, кроме своей деревни, где жило всего четыреста человек, я ничего не знал и не видел. Спасибо прыщавому и бандиту: научили, что такое капитализм.
— Теперь ты. Пойдешь? — предложила сестра, возвращаясь на место.
— Потерплю пока. Может, эти гады еще сойдут до Гуанчжоу.
Сестра покачала головой:
— Нет. Они как раз туда и едут. Кстати, оказались не такие плохие, как мы думали. Я хотела им заплатить, а он говорит: «Не надо». Ничего не взял. И с тебя ничего не возьмет.
— Почему это?
Возмущенный, я схватил ее за плечо. Она мягко освободилась от моей хватки.
— Потому что я ему понравилась.
— Ты с ним смеялась, — отрезал я.
Сестра посмотрела на меня с сожалением:
— Что ты такое говоришь? Чтобы выжить, мы должны пользоваться всем, чем только можно. Любой возможностью. Мы же взяли деньги на свадьбу.
Я совсем запутался и принялся разглядывать потолок вагона. Мы с сестрой были как одно целое, но при этом она думала не так, как я. Почему-то это меня ранило.
Вагон резко дернулся, пассажиры едва устояли на ногах. Состав вдруг резко сбросил скорость. В окнах поплыли освещенные высокие здания, телеграфные столбы. Город! — возбужденно подумал я. Поезд прибыл в Нунции. Чунцин! Чунцин! По вагону пронесся ропот, в котором смешались надежда и тревога.
За спиной раздался голос Однозубого, затихшего после того, как Мэйкунь его осадила:
— Вы вроде без билетов едете? Я видел, как вы вместе с другими пролезли. — Он помахал розовым билетом у меня перед носом. — Всех, кто без билета, ссадят — и в тюрьму.
Сестра испуганно посмотрела на меня. Тем временем состав подкатил к платформе. Чунцин — город большой, отсюда отправляются поезда на юг, и нам, скорее всего, предстояло выдержать штурм крестьян, добиравшихся в Чунцин разными путями. Они уже стоят на платформе сплошной стеной, думал я.
Расталкивая пассажиров, ко мне подошел «хозяин» уборной. В руке у него была толстая дубинка. Я понял, что он никого больше не собирается пускать в наш вагон. Ни единого человека. Он протянул мне дубинку со словами:
—
Делать нечего, я пошел за ним. В этот момент неожиданно открылась дверь. На платформе не было ни души. Я не знал, что и думать, и тут передо мной возник железнодорожник, а вместе с ним — охранник с пистолетом в руке. Я растерянно опустил дубинку.
— Проверка билетов. Приготовьте проездные документы. Безбилетные — на выход.
Все подняли над головой розовые билеты. Из всей толпы, ехавшей в вагоне, билетов не было только у нас с сестрой. Мы опустили головы.
— Вы без билетов? — услышал я вопрос охранника и открыл было рот, чтобы объяснить, как так получилось, но наш мафиози жестом остановил меня:
— Он заплатит сколько нужно.
Охранник тут же шепнул что-то стоявшему рядом железнодорожнику. Скорчив суровую физиономию, тот объявил:
— До Гуанчжоу — двести.
Полный беспредел! По закону один билет до Гуанчжоу стоил юаней тридцать. Разницу охранник и железнодорожник решили поделить.
— Поторгуйся с ними! — послышался из глубины вагона голос Прыщавого.
Я набрался смелости и начал торговаться:
— Двести за двоих.
— Давайте на выход! — Железнодорожник отрицательно тряхнул головой. — Вы арестованы за безбилетный проезд.
Охранник наставил на меня пистолет. В отчаянии я поднял цену:
— Триста за двоих!
— Четыреста!
— Но вы же совсем ничего не сбросили! Давайте хотя бы за триста пятьдесят!
Железнодорожник и охранник опять пошептались. Я с дрожью ждал, что они решат. Наконец железнодорожник с важным видом кивнул. Я вытащил из кармана деньги, он взамен сунул мне в ладонь билеты — два клочка тонкой бумаги — и закрыл дверь.
И мы поехали дальше, в Гуанчжоу, покупая по дороге что-нибудь у пассажиров, чтобы утолить голод и жажду. Руки мои больше не дрожали, когда я у всех на глазах отсчитывал деньги. От нашего богатства осталось всего ничего. Было жалко до слез. Почему мы ничего не взяли с собой в дорогу? Как я не сообразил? Тогда не пришлось бы тратить сестрин свадебный подарок. Каким же простаком я был! И представить не мог, что в города рвется такая масса народу. Это стало для меня уроком. В Гуанчжоу мы приехали с сотней юаней в кармане. Было пятьсот, осталось сто.
Однако я окончательно уяснил для себя одну вещь: есть деньги — можно жить. Я усвоил этот урок от того самого бандита, хотя он и не собирался меня учить. Это долгое жестокое путешествие показало мне, деревенщине, что любые средства хороши. В битком набитом вагоне я понял, что такое спрос и предложение.
Выходит, деньги — самое главное, а все остальное — ерунда. Но это же страшно! Что делать тогда крестьянам, которые денег почти не видят? Деньги в поле не растут, сколько горы ни ровняй, в земле ни ковыряйся. В лучшем случае на прокорм хватит. Но это еще счастливчики, у кого есть поля. А у безземельных, хочешь не хочешь, одна дорога — на заработки.