Гроза над морем
Шрифт:
– Я, – так же тихо сказал он. – Ну наконец-то. Узнала.
Они крепко обнялись. Впервые за много минувших дней девушка счастливо улыбнулась, прильнув к его груди и уткнувшись в бархатный камзол. Наконец он отстранил ее и, взяв за локти, снова взглянул в лицо, словно отыскивая перемены и отпечатки пережитого. Он хорошо знал семью Браунов, много лет назад, в мирное время, когда Марта была еще ребенком, он не раз приезжал уладить торговые дела с ее отцом. Однако оставшееся время дня рассказывал ей сказки о русалках и сиренах, катал верхом во всю прыть, стойко терпел цветы в густых черных волосах и, как ни утомляла его веселая и избалованная девчонка, прощался всегда с сожалением.
– О Светлейшие! – в порыве Марта схватила его за руку. – Как я рада!
– Я рад, что ты жива, – коротко ответил Янис. – Но есть некоторые обстоятельства, которые я должен объяснить.
Ее
Тем временем капитан крепко взял девушку за руку, они вместе спустились с лестницы и вошли в большую каюту, располагавшуюся между двумя лестницами прямо под мостиком. Марта осмотрелась и завороженно ахнула. Не зря говорили, что баркентина "Исида" – одна из самых лучших торговых шхун. Обстановка в каюте располагала расслабиться, беседовать спокойно за чашечкой травяного отвара или чего-нибудь покрепче. У стены стоял обитый темно-синим бархатом диван с разбросанными по нему подушками, расшитыми серебром. Посередине – накрытый огромной потертой картой широкий дубовый стол в окружении стульев с высокими резными спинками, на полу – пушистый ковер с восточным узором. Край его был испачкан несколькими темными пятнами. Марта поняла: пятна крови. Быть может, Янис Миллс уже не замечал таких мелочей, а ей вдруг стало больно, словно острие раскаленного клинка коснулось груди. Слишком свежи были воспоминания, слишком страшны ночные кошмары. Она уже знала, что в жизни бывают такие минуты, которые невольно врезаются в память и прячутся на ее задворках, возвращаясь лишь тогда, когда и без них надежды не остается совсем.
– Проходи, не бойся, – капитан сделал приглашающий жест и вошел сам, скинул плащ и сел на диван. Пол под ногами покачивался. Девушка несмело подошла к одному стулу и села напротив, прямая, как струна, сцепив руки на коленях и прикусив губу изнутри. Она всегда кусала губы, если волновалась. Всегда надеялась одной болью заглушить другую, впрочем, всегда безуспешно.
– Послушай меня, Марта, – он доверительно наклонился немного вперед и, прищурившись, стал смотреть в сторону, сквозь свою собеседницу, отчего Марте стало легче: вынести сурового и пристального взгляда она больше не смогла бы. – Конечно, это хорошо, что судьба снова свела нас. Но есть и плохие новости. Ты наверняка слышала о том, что женщина на корабле – значит, быть беде. И эта поговорка не о том, что прекрасная леди может своей тайной силой утопить корабль или навлечь на него опасность. Все гораздо прозаичнее… Ты же знаешь, все мы – люди. И я, и мои матросы, которые не видят женщин пол-витка, а кто и дольше. И если за себя я отвечаю, то за них – увы, не всегда. Даже если возьму с них клятву не подходить к тебе ближе вытянутой руки, не смогу проследить за ее исполнением. Ты можешь серьезно пострадать. Не все такие благородные и честные, как наш юнга. А то, что ты не из простых – извини, но хорошенькой и благовоспитанной леди слишком трудно скрываться таким образом. Все быстро узнают тебя настоящую, и я не удивлюсь, если захотят… присвоить.
Марта тихо охнула, прижала ладони к вспыхнувшим щекам. От себя самого и от других людей никуда не сбежишь. Везде они одинаковые, их натура столетиями не меняется, а значит, нельзя терять бдительность. Девушка вскочила со своего места. Корабль качнуло на волнах, она не устояла на ногах, сунулась носом вперед, но Янис подхватил ее и поднялся сам.
– Но вы… – прошептала Марта, на миг задохнувшись, – вы же можете им сказать? Предупредить, запретить…
Янис нахмурился, отвернулся, выбил трубку в пепельницу. Серое небо его глаз подернулось грозовыми тучами, и девушке стало холодно от этого взгляда. Она зябко поежилась, обхватила себя руками за худенькие острые плечи.
– Боюсь, что нет, Марта. Мужчины по натуре собственники и охотники. В том числе, если они давно и счастливо влюблены или даже женаты, они всегда смотрят на других девушек. И порой не только смотрят… Впрочем, есть один выход: высадить тебя в порту, и тогда наши пути навсегда разойдутся.
Еще одна волна, на этот раз более сильная, ударилась о борт корабля, шипя и пенясь. Девушка вдруг упала перед капитаном на колени, умоляюще сложив руки на груди. Перед глазами сразу пронеслись мгновения минувших дней войны. Совсем немного, но ей хватило на всю жизнь. И не остаться на корабле означало снова
– Не оставляйте меня, не оставляйте, прошу! Я до конца плавания буду притворяться, как смогу! Не оставляйте! Я буду работать! Сама сумею за себя постоять!
Капитан горько усмехнулся и покачал головой. Сама сумеет, как же… У южан нравы дерзкие и горячие, против них идти – жизни не ценить. И эта девочка не знает, какой жребий сама готовит себе, не столько на борту "Исиды", сколько оставаясь с ним рядом вообще.
В памяти тут же всплыла одна ночь, последняя ночь, которую он провел на родных берегах Стоуншира. Никто, кроме троих человек, не знал о том, что она вообще была. Это тайна – тайна его, тайна графини Дианы, тайна подкупленного стражника, что охранял ее покои тогда. Янис не возвращался домой уже почти семь лун, больше, чем пол-витка. Портрет Дианы всегда лежал у него в нагрудном кармане, и он его доставал перед сном, любовался, вспоминая, как когда-то они точно так же лежали рядом, и он гладил длинный водопад тугих черных локонов, прикасался к бледной бархатной коже, перебирал тонкие, унизанные золотом и драгоценностями пальцы. Диана была с самого детства обручена с графом, поэтому другие мужчины не имели никакого права даже заглядываться на нее, но Янис Миллс не был бы капитаном "Исиды", если бы свято соблюдал все обычаи и законы. Диана была его женщиной. И они в молодости поклялись под луной, что будут верны друг другу до тех пор, пока кто-либо не нарушит данное слово.
А потом благородной мире Диане исполнилось девятнадцать, и родители выдали ее замуж в отсутствие капитана. Янис был далеко, сделать ничего не смог, а когда вернулся, его Дианы уже не было. Была мира Ринальде, графиня Деншилльская. И Янис, узнав об этом, был вне себя от горя и досады. Он всю жизнь посвятил ей, обещал, что они будут вместе, когда он вернется, но Диана промолчала о том, что родители обещали ее руку графу уже тогда, когда она была совсем малышкой. Правда, теперь граф стал уже немолод, а повторно, после его смерти, графиня выйти замуж все равно бы не смогла. И несмотря на то, что Диана со слезами клялась, что ее сердце принадлежит одному только Янису, он не смог сразу принять этого. Снова ушел в плавание, снова промучился целый лишний виток, а по возвращении, махнув рукой на все обычаи и законы графства, пришел к своей Диане, забрался через окно в опочивальню по плющу и колючей розе, сунул стражнику мешочек золотых монет и остался с любимой до утра.
Долгое время все его мысли были заняты одной только мирой Дианой Ринальде. Стоило ему закрыть глаза и вспомнить о ней, как перед внутренним взглядом вставали мелкие черные кудряшки, окутывавшие всю хрупкую фигурку до пояса, огромные черные глаза, в глубине которых можно было утонуть, светлая нежная кожа, не знавшая загара под плотной вуалью, мягкий контур пухлых губ, широкая сверкающая улыбка. И если сперва Янис не мог и не хотел забывать, то позже наоборот старался стереть из памяти все, связанное с графиней. К тому же это освобождало его от насмешек и иронии от матросов: они не знали, что капитан все это время был верен одной, они видели, как в трактирах и на постоялых дворах вокруг него вились стайки девушек, как с некоторыми он и сам уходил куда-то, улыбался им, щуря не прикрытый повязкой глаз, и казалось, что капитан вполне доволен жизнью, счастлив и беспечен. Правда, некоторые все же догадывались, что это было лишь попыткой уйти от мучительно обжигающей собственной памяти.
А сейчас перед ним на коленях стояла девушка, которую он знал с пеленок, любил, как младшую сестру, и никогда не забывал. Она не знала, как он тревожился весь вечер и всю ночь из-за нее. Не знала, что он был готов сам броситься на палубу и чем угодно пытаться привести ее в чувства, что он тоже ждал этого разговора, но не рассчитывал, что она окажется такой упорной… и уже такой взрослой и самостоятельной.
– Встань, – тихо сказал Янис и сам поднял Марту, придерживая за локти. – Ну, тихо, тихо, успокойся. Никто тебя одну не оставит. Живые мы все-таки, не пустые дубовые бочонки. Вокруг все уже так накалилось, что не сегодня-завтра полыхнет. Люди воюют с людьми, как будто кто-то из них лучше другого… Кому-то сила и власть, а кому-то – горе и смерть. Давай договоримся, Марта. Ты пока что останешься в моей команде. Будешь носить форму, помогать юнге и учиться вместе с ним. Никем другим притворяться не надо: рано или поздно обман раскроется, и тогда будет хуже. А когда мы придем в Деншилль, я отвезу тебя к своим родителям. Поживешь с ними, пока не кончится война. Там будет видно.