Гроза панцерваффе
Шрифт:
3-й механизированный корпус имел пять бригад, в том числе одну танковую; если бы наступал во втором эшелоне, мог бы под прикрытием танковых корпусов развернуться на выгодном рубеже и успешно отражать танковые атаки противника, а с подходом резервных соединений фронта — окончательно остановить врага» [156] .
Как бы ни складывались обстоятельства, противник вскоре столкнулся с непреодолимой преградой — корпусами 1-й танковой армии, стеной стоявшими на его пути.
156
Ротмистров П. А. Стальная гвардия. М., 1984. С. 204–205.
К
157
ЦАМО РФ, ф. 299, оп. 3070, д. 5, л. 36–37.
К этому времени противник продвинулся на отдельных участках на 4–5 километров, потеснив части 6-й гвардейской армии. Удерживать свои позиции командарму Чистякову становилось с каждым часом все труднее. Особенно трудно стало после того, как командующий 4-й немецкой танковой армией Готт ввел в бой свой резерв — два танковых корпуса — 48-й и танковый СС, намереваясь захватить переправы на реке Псел в районе Обояни и севернее Кочетовки [158] .
Катуков и Никитин перебрались на новый командный пункт, расположенный в роще рядом с селом Зоринские Дворы. Связь с частями и соединениями уже действовала, и командарм решил связаться с 6-м танковым корпусом. Комкор Гетман в это время укреплял свою оборону, закапывал в землю технику и маскировал позиции. Об этом он и докладывал спокойным голосом, будучи уверенным, что в ближайшие дни ему не придется наступать.
158
Там же, д. 214, л. 71.
Это и взорвало Катукова: всем командирам предписывалось наступать, а командир 6-го корпуса, видите ли, строит оборону.
Андрей Лаврентьевич Гетман раньше других понял, что, прежде чем наступать, придется посидеть в обороне и выбивать танки противника. Его точку зрения разделяли и другие командиры корпусов — Кривошеин и Черниенко.
Впоследствии о разговоре с командармом Гетман написал так:
«Укрепляя свою оборону, мы, конечно, поступили правильно, однако оценено это было не сразу и не всеми. Даже М. Е. Катуков меня отчитал по телефону:
— Что это ты, Лаврентьевич, закапываешься глубоко в землю: нам ведь наносить контрудар по противнику.
Я ответил, что когда отобьем вражескую атаку, не опоздаем вывести танки из окопов и нанести контрудар всеми силами корпуса.
— Ну хорошо, — согласился Михаил Ефимович, — действуй…» [159]
159
Гетман А. Л. Танки идут на Берлин. М., 1982, С. 77.
Утром 6 июля на КП к танкистам прибыл командующий 6-й гвардейской армией И. М. Чистяков. Он был мрачен, озабочен тем, что немцы потеснили его дивизии, и не хотел с этим смириться. Успокаивая его, Катуков предложил план совместных действий, заключавшийся в том, что 1-я танковая армия будет поддерживать соседа всей огневой мощью. Только так можно выстоять и выдержать бешеный напор германских войск.
В 10 часов утра немцы возобновили наступление. Еще в долинах стоял туман, а тишину уже рвали тысячи моторов на земле и в воздухе. В журналах боевых действий бригад и корпусов
Такого огромного количества танков на одном участке немецкое командование еще не бросало. Катуков пытался представить себе на минуту, как «тигры» и «пантеры» врываются на наши позиции, утюжат окопы, разбивают опорные пункты, сеют панику среди бойцов. По радио Катуков связался с комкором Кривошеиным и отдал распоряжение одним батальоном 49-й танковой бригады поддержать комбрига Горелова, а дивизионом «катюш» — комбрига Иванова, выбить немцев из поселка Яковлево, тем самым обеспечить прочность левого фланга армии.
Был отдан также приказ командиру 31-го танкового корпуса Черниенко выдвинуть 100-ю танковую бригаду в район села Михайловка, чтобы ликвидировать прорыв противника на стыке 3-го механизированного и 5-го гвардейского танкового корпусов.
С передовой, где шли тяжелые танковые бои, стали поступать сведения о больших потерях людей и техники. Катуков понимал, что потерь в такой грандиозной битве не избежать, но свести их к минимуму — его прямая обязанность. Задача у армии была одна — наступать. Однако уже тогда, после детального ознакомления с фронтовой обстановкой, стало ясно, что придется сначала посидеть в обороне, а уж потом наступать. К этому и надо готовить войска.
А как быть с приказом о наступлении? Двух мнений быть не могло. Михаил Ефимович срочно связался со штабом фронта и пытался добиться отмены приказа о наступлении. Но ни Ватутин, ни начальник штаба Иванов, по существу, на его предложение ничего не ответили: военный маховик был запущен и от них мало что зависело.
И все-таки реакция была, хотя и запоздалая. После первых столкновений с противником на КП раздался телефонный звонок. Начальник отдела связи майор Захаров, приглашая к аппарату командарма, сказал, что на проводе Москва, сам Верховный Главнокомандующий…
Катуков вспоминал:
«Верховный Главнокомандующий но телефону затребовал донесение о ходе боя. Я доложил и сказал, что, по моему мнению, нанесение контрудара нашими войсками преждевременно: враг располагает большими неизрасходованными резервами, в том числе танковыми.
— Целесообразнее было бы, — добавил я, — использовать соединения армии для усиления второй полосы обороны, где бы танки, глубоко зарытые в землю, из засад с места смогли бы подпускать врага на 300–400 метров и уничтожать его живую силу и технику точным огнем.
Верховный согласился со мной и сказал:
— Так и делайте. Противника надо сначала измотать жесткой, упорной обороной, а потом добить. Команду товарищу Ватутину об этом я дам сам» [160] .
160
«Курская битва». Воронеж, 1982. С. 169.
Разговор со Сталиным не унял в душе тревогу за судьбу армии, ее людей и технику, но когда позвонил Ватутин и сказал, что контрудар отменяется, Михаил Ефимович почувствовал огромное облегчение. Видимо, его беседа с Верховным Главнокомандующим как-то повлияла на решение командующего фронтом.
На КП армии остались Никитин и заместитель Катукова Баранович, а броневик командарма уже пылил по бездорожью в 3-й мехкорпус, отбивавший с утра яростные атаки врага в районе Яковлева и на Обоянском шоссе. На узком участке фронта немцы бросали от 150 до 200 танков. Завязывалась танковая дуэль, в воздухе носились десятки самолетов — немецких и наших. Пыль, поднятая разрывами снарядов и бомб, дым горевших танков и автомашин застилал солнце, словно тучи в грозовой день.