Гроза панцерваффе
Шрифт:
3-й мехкорпус яростно оборонялся, отбив первую атаку, готовился отразить вторую. «Стоишь?» — запрашивал Кривошеина командарм. «Что нам сделается, — шутил комкор. — Только больно жарко, как в бане».
В середине дня немцы предприняли пятую атаку, потеснив к северу 3-й механизированный и 31-й танковый корпуса. Спасти положение могли только свежие силы. Катуков направляет Кривошеину и Черниенко 192-ю танковую бригаду, прибывшую из 38-й армии, 122-й и 1244-й истребительно-противотанковые полки, 108-й и 139-й батальоны противотанковых ружей, а также 112-ю танковую бригаду полковника М. Т. Леонова, находившуюся в это время во втором эшелоне 6-го танкового корпуса генерала Гетмана [166] .
166
Бабаджанян А. Х.,
Только к концу дня противник был остановлен на рубеже Луханино, Сырцово, Красная Дубрава, Грезное. Но еще по-прежнему вызывало беспокойство командарма положение на стыке 31-го и 5-го танковых корпусов в районе Тетеревино. Выбить немцев со второй полосы обороны не удалось: корпус Черниенко долго топтался на реке Солотинке. Там были разрушены все переправы, к тому же пришлось отражать атаки танковой дивизии СС «Рейх». Позже комкор доложил, что закрепился на рубеже Большие Маячки — Грезное.
1-я танковая армия выстояла и на третий день наступления гитлеровцев. К вечеру было перехвачено донесение немецкой авиаразведки: «Русские не отступают. Они стоят на том же рубеже. Наши танки остановились. Они горят» [167] .
Это маленькое донесение, которое положил на стол командарма начальник разведотдела Соболев, было приятней всех других сообщений. Михаил Ефимович повертел листок в руках и с чувством удовлетворения заметил Шалину и Никитину о том, что он знал и верил: армия выдержит чудовищный натиск гитлеровской машины. Стало быть, не видать Курска ни Готту, ни Манштейну, ни Гудериану!
167
Ростков А. Ф. Мастерство и мужество. С. 61.
Фронт в эти дни гнулся, но не ломался. Только на участке 3-го механизированного корпуса гитлеровцы наступали пятью пехотными полками при поддержке 400 танков, 56 из них — «тигры». Девять атак отбито. Корпус потерял до 700 бойцов и офицеров и 78 танков. Но на поле боя полегло немало немцев. Они лишились 14 «тигров», 56 средних и 33 малых танков, 5 бронетранспортеров, до 1000 человек пехоты [168] .
Из частей и соединений стали поступать донесения о результатах боев. Комбриг Бабаджанян, передав нужную информацию в штаб армии, не удержался, чтобы не сказать о том, как дралась его бригада, как мотострелки утерли нос командиру 48-го танкового корпуса Кнобельсдорфу. Неунывающий Армо!
168
ЦАМО РФ, ф. 299, оп. 3070, д. 214, л. 91.
После подведения итогов боевого дня и отправки донесения в штаб фронта Катуков выехал в части. С начала войны он взял себе за правило бывать среди бойцов, чтобы не по донесениям командиров судить об их настроении и боевом духе, а видеть все на месте своими глазами.
Сурова и буднична жизнь на передовой. Бой закончился — жди, когда наступит новый. Над курскими полями стала опускаться ночь, а спать некогда. Танковые и артиллерийские подразделения, минометчики и стрелки проверяют оружие, пополняются боезапасом, ремонтируют машины. Делается все без суеты, размеренно и деловито.
В архивных документах 1-й танковой армии сохранилась небольшая фронтовая зарисовка: «Только к вечеру бои затихли. Косые лучи солнца не в состоянии были пробить плотную завесу пыли и дыма. Небо выглядело черным. Танкисты, пехотинцы и артиллеристы, оглохшие от грома боя, с удивлением прислушивались
Прошел слух: в балке появилась кухня. Зазвенели котелки, фляжки, появились команды по эвакуации раненых. Началась подвозка ГСМ, патронов, снарядов. Спрос на снаряды у танкистов только на подкалиберные (болванки). Толстую броню „тигра“ и тем более „фердинанда“ осколочный снаряд не пробивает. Все просили болванки, но их было мало, по 5 подкалиберных на танк» [169] .
169
Там же, л. 74.
Выслушав короткие доклады комбригов, командиров полков, их просьбы и предложения., командарм возвращался в штаб, чтобы к утру, к началу нового боя отдать соответствующие распоряжения.
До начала нашего наступления штаб армии располагался в лесу в 18 километрах от Обояни. Рядом — село Вознесеновка. «Землянки, шалаши, палатки и несколько наскоро построенных домиков были плотно прикрыты от воздушного наблюдения противника раскидистыми дубами и березами. Десятки телефонных проводов, около десятка радиостанций постоянно связывали штаб армии с корпусами, дивизиями и армейскими частями. Тут правит Шалин» [170] — так описывает фронтовой корреспондент штабное хозяйство танковой армии.
170
ЦАМО РФ, ф. 299, оп. 3070, д. 214. л. 76.
В штабе горит свет, на столе у Шалина карты, схемы построения войск, различные документы. Рядом с начальником штаба Никитин разбирает оперативные сводки, тонко отточенным карандашом заполняет журналы, планы, ведомости. Катуков предлагает им перед началом немецкого наступления хотя бы немного отдохнуть. Но раздается телефонный звонок. Начальник штаба фронта С. Д. Иванов информирует командарма о том, что задача армии — по-прежнему держать оборону на Обоянском направлении. Прорыв немцев в районе Тетеревино будут ликвидировать 2-й и 10-й танковые корпуса и часть сил 40-й армии.
Утром 8 июля гитлеровские войска пошли в наступление. С КП Катуков следил за развитием боя. Комбриги докладывали с мест, что авиация бомбит боевые порядки. Следовало ожидать, что минут через 20–30 появятся танки. Наступают они, как правило, тремя эшелонами. Натолкнувшись на сильный заградительный огонь, отходят назад, в дело вступают авиация и артиллерия.
Тактику немцев Михаил Ефимович хорошо изучил за эти дни. Он обратил внимание на то, что бомбардировочная авиация очень быстро появляется там, где танки натыкаются на непреодолимые препятствия наших опорных пунктов, на организованный огонь противотанковых батарей. Оставалось предположить: представители авиационных частей с радиостанциями находятся недалеко за боевыми порядками танков или непосредственно в боевых порядках, откуда вызывают самолеты с аэродромов.
Своей догадкой Михаил Ефимович поделился с Никитиным, находившимся постоянно на КП в самые ответственные минуты боя. Матвей Тимофеевич не мог с ним не согласиться: только прямой связью (поле боя — аэродром) можно объяснить незамедлительное появление немецкой авиации в воздухе.
Следовало признать, что немецкое командование довольно рационально использовало свою авиацию: самолеты всегда находились недалеко от линии фронта. У нас была другая практика: командующий армией должен связываться со штабом воздушной армии, давать заявку, запрашивать столько-то самолетов. Но пока там ее рассмотрят, отреагируют, отдадут приказ летчикам, проходит время, бой, глядишь, уже подходит к концу. Запоздалое появление авиации, безусловно, сказывалось на ходе боевой операции.