Гроза Византии

Красницкий Александр Иванович

Сознание необходимости преступления ради пользы отечества взяло верх. – Пусть так, я согласен, – пробормотал он. – Ты отпустишь мне этот грех, Фотий?

– Можешь быть в этом вполне уверен, дядя, – ответил патриарх, – этот – точно так же, как и все другие.

– Тогда пусть Василий вернется к купцам и объяснит им, чего от них ждет Византия, а потом мы призовем Фоку и объясним ему, что нам нужно от него… Иди, Василий…

Македонянин с низким поклоном патриарху вышел из покоя.

Валлос и его товарищи ждали

с замиранием сердца его возвращения.

– Что потребуют с нас? – шептались между собою купцы.

– Только бы не наших голов…

– Но за что же?

– Разве при дворе Михаила-пьяницы спрашивают – за что?

– Но – тсс!…

Василий снова появился перед ними и обвел их своим испытующим взором. – Слушайте, вы! – заговорил он, складывая на груди руки. – Я уже говорил вам, что умирать человеку все равно где…

– Помилуй, могущественный! – завопили купцы, падая на колени перед ним.

– Встаньте и слушайте! Я передаю вам слова нашего могущественного и великого порфирогенета, даже тень которого вы недостойны видеть… Вы немедленно отправитесь снова на Днепр, в Киев, и устроите так, чтобы эти варвары приняли вас в своем покое; там вы поднесете им богатые дары от себя… Вот, что вы должны сделать…

– Великолепный, нас ждет там смерть! – воскликнул Валлос.

– Умрете вы в Киеве или в Константинополе – не все ли равно? Если же вы умрете в Киеве, то спасете ваши головы… Может быть, вы родились под счастливой звездой. Но что об этом говорить! Как я вам сказал, так и будет! С вами отправится еще один человек, с которым вы должны обращаться с почтением, а чтобы вы не посмели убежать, то на ваш корабль будут даны мореходы с военных судов… Согласны?

Купцы из этих слов поняли, что всякое сопротивление излишне.

– Согласны, – разом ответили они, – мы готовы сделать по твоему слову!

– Не сомневаюсь, – ответил Василий.

15. К ЦЕЛИ

Кто может сказать, какими путями распространяются тревожные вести и иногда доходят до людей, от которых более всего хотели бы их скрыть? Вардас, Фотий и Василий более всего желали скрыть принесенное купцами известие от своего повелителя, и оно, между тем, дошло до него очень скоро.

Михаил не на шутку встревожился, когда узнал о предстоящем набеге варваров.

Ему не было никакого дела до Византии, он боялся только за свою жизнь, которая все-таки более, чем что-либо, была в опасности.

– Варвары, варвары! Опять эти несносные варвары! – кричал он, мечась как сумасшедший по своему роскошному покою. – Это – заговор! Меня хотят лишить престола, вот и навели теперь мои враги варваров на Византию.

– Успокойся, величайший! – пробовал останавливать его Василий.
– Византия по-прежнему верна тебе и сумеет всегда защитить тебя грудью своих сынов от всяких варваров…

– Знаю,

все знаю… Ты один только, Василий, заслуживаешь моего доверия, – кричал порфирогенет, – успокой меня, скажи мне: гвардия за меня?

– Да, светлейший…

– А народ?

– Точно также… Народ по-прежнему обожает тебя и считает своим солнцем.

– А все-таки я ему не верю, этому народу… Он коварен и лжив. Я ему давно не устраивал ристалищ, и он забыл меня.

– Нет, нет не тревожь себя напрасно, в порфире рожденный, – народ за тебя… Займись пока делами государства, тебя ждут на пире, и, если ты не покажешь пирующим своего лица, они и в самом деле подумают, что ты испугался каких-то варваров.

– Ты прав, Василий, прав, как всегда… Действительно, нельзя подавать этим людям вида, что мы смущены…

– Тогда подать знак к началу твоего великолепного пира?

– Подай, Василий!

Македонянин удалился.

Ему до крайности был отвратителен этот перепугавшийся до последней степени человек, дрожавший при одном только намеке на опасность для своей жалкой жизни и забывавший в то же время о судьбе целого народа.

Мысли Василия при этом принимали все более и более определенный образ.

"Не настал ли, наконец, удобный миг? – теперь уже смело думал он, не страшась, как прежде, своих мыслей. – Отчего мне не воспользоваться тем смущением и ужасом, которое овладеет Византией при первой вести о приближении варваров? Случай удобный, и упускать его нельзя… Мне кажется, что императорская корона подходит моей голове… Тогда отчего же и не надеть ее?… Только для этого нужно удалить во чтобы то ни стало на это время Михаила из Византии. Но как?

Василий задумался.

Вдруг он ударил себя рукой по лбу.

«Чего же легче? Порфирогенет напуган до последней степени, стоит только поддержать в нем этот испуг, и он сам поспешит скрыться из Византии, ну, на персидскую границу, что ли, а в его отсутствие все легко устроить, как следует… Только надо сделать это умно, так чтобы Вардас не понял моих планов. Его одного я боюсь и уважаю, остальные мне нисколько не страшны. А в этом мне поможет Ингерина».

С такими мыслями он поспешил к молодой женщине, все еще не утратившей своего влияния на «Нерона» Нового Рима.

Они редко виделись с тех пор, как Ингерина поселилась во дворце Михаила.

Но, несмотря на редкие встречи с Василием, молодая женщина продолжала безумно любить его.

Он был ей дорог по их прежней жизни, по тому времени, когда они, голодные и холодные, скитались по горам Македонии, думая не об императорской короне, как теперь, а о том, где и как добыть кусок насущного хлеба.

Среди роскоши дворца Ингерина не раз вспоминала те дни, и они казались ей гораздо более счастливыми, чем та сытая, полная удовольствий жизнь, которую она вела с Михаилом…