Гроза
Шрифт:
От неожиданности Ходжа растерялся. Правду говоря, у него как будто просветлело в душе. Ему показалось, что если он не ответит сию секунду, то человек передумает, поэтому он выпалил, запинаясь:
— Если вы считаете достойным… вашего счастливого дома… если смогу быть полезен…
— Заходите сюда!
Ходжа вошел в узенькую комнатку возле передней. Через, миг хозяин принес старую курпачу и продолговатую подушку.
— Как вы насчет еды?.. Впрочем, совсем из ума выжил. У гостя не спрашивают согласия — его угощают… Я ведь тебя не со свадебного пиршества привел сюда… Приветим чем бог послал, а угощенье пловом останется за мной — будем перед тобой в долгу. Вот комнатка, это твоя спальня. Уборная вон там. Правильно ты сделал,
От этой внезапно проявленной милости Ходжа пришел в замешательство… Он предался думам, чувствуя себя на седьмом небе. «Не напрасно говорят, что этот мир не лишен хороших людей, если кто-то один нечестивый, так кто-то другой обязательно — истинный мусульманин. Ведь не сравнить жизнь в чайхане и здесь! Халат мой ночью служит мне покрывалом, а днем он нужен мне как одежда. Но как укрываюсь? Если укрываю им голову, то ноги остаются голыми. Поневоле приходилось лежать съежившись. А в этой комнатке я могу спать по-царски…» Сытый, под теплым, уютным покрывалом, он разговаривал сам с собой: «От кого же эта милость? От этого человека или от аллаха? Из-за грабителей мне довелось сделать добро этому человеку. Отвечать добром на добро — дело каждого, но добром на недоброе — дело мужественного. Этот человек ответил добром на добро. Спасибо ему. Впредь и я не буду жалеть доброго дела, на какое я только способен». Он и не заметил сам, как заснул.
Ранним утром Ходжа проснулся от покашливания хозяина и, вскочив с постели, поздоровался.
— Сначала умойся, потом только здоровайся, — сказал хозяин.
Если это с одной стороны было наставлением, то с другой — замечанием для Ходжи.
— Если будешь вставать до восхода солнца, то и на душе у тебя будет чисто, и дела будут идти хорошо… Когда аллах, оказывается, созвал все живые существа и стал распределять каждому долю его пропитания, то не явилась птица, называемая совой. Аллах направил своего посланника Джабраила, чтобы он доставил к нему эту птицу. «Почему не явилась вовремя?» — строго спросил аллах. Сова ответила: «Всемогущий создатель! Я была занята пересчетом всего сущего на этом свете». «Это какой такой счет-пересчет пришлось тебе вести?» «Прости меня, грешницу, мой аллах, хотелось узнать, кого больше на свете — мертвых или живых». «Так скажи же, кого оказалось больше?» «По моему счету — больше мертвых. Потому что я считаю мертвыми и тех, кто спит на рассвете. Они сами лишают себя блага. Ведь ты в это время раздаешь пропитание», — вот как ответила, оказывается, сова. Вот почему, сын мой, если будешь вставать рано, то всегда будешь сыт.
Много еще наставлений дал хозяин молодому Ходже. Затем рассказал о работе, которую надо было выполнить, и ушел в медресе. Был он, оказывается, мударрисом [51] одного большого медресе… Ходжа к вечеру сделал всю порученную ему работу. Вспахал землю, повалил виноградники и обрезал бесплодные ветки. Из этих обрезков он сделал крепкие вязанки. Затем он вскрыл корни гранатов и обрезал ненужные мелко разветвленные корешки, подложил под корни сухие куски глины…
Возвратившись из медресе, мударрис сразу же принялся наблюдать за работой Ходжи. Он остался очень доволен и благословил молодого работника: «Чтоб всегда жил ты в достатке и питался пловом, сын мой!»
51
Мударрис — преподаватель медресе.
Ходжа сильно устал. Ведь в этот первый день он особенно старался, чтоб показать хозяину, на что он способен. У хозяина через край переливались добрые чувства к нему, допоздна мударрис сидел с ним в комнатке, беседуя, забавляя рассказами из Суфия Аллаяра, Ахмада Яссави, Машраба, из «Тысячи и
Проходили дни и месяцы, Ходжа стал своим человеком в этой семье. У муддариса была засидевшаяся в девушках дочь Махи, миловидная, но с маленьким бельмом в левом глазу. Девушка поначалу закрывала свое лицо, когда приносила Ходже завтрак, чай и обед. Но потом привыкла, начала улыбаться, задевать парня словцом и даже заигрывать. И сама девушка и все ее выходки постепенно сделали свое дело. Ходжа дождаться не мог, когда Махи появится снова в его каморке, а при виде ее вся душа Ходжи расцветала и трепетала. Он понимал, что с ним приключилось, и знал, что никакого лекарства от этого недуга нет. Конечно, он только вздыхал и стенал про себя и никогда не допустил бы не только недостойного поступка, но и жеста по отношению к дочке хозяина, но ему-то от этого было не легче.
Между тем Махи стала все чаще показываться на глаза молодому работнику, тем более, что отец ее часто и надолго отлучался из дома.
В народе говорят: «Завидев телку, бычок веревку рвет». А Ходжа ведь тоже был на привязи покрепче любой веревки.
Так прошла зима и снова повеяло весенним теплом. В хаузах и арыках растаял лед, потекли по земле мутные потоки воды. Снова пришла пора вскрывать виноградники, работы у Ходжи было — от темна до темна. Деревца, рассаженные им, начали дружно цвести, ласточки на террасе спешно лепили под крышей свои гнезда, на выступах глиняных крыш прорастала травка и завязывал бутончики мак-самосейка.
Однажды Ходжа, намахавшись с утра кетменем, зашел в полуденный час в свою прохладную комнату, прилег отдохнуть и задремал. Сквозь дремоту он услышал, будто скрипнула и открылась дверь. Он взглянул и увидел, что перед ним стоит Махинисо.
— Ну, йигит наш устал? — заговорила она.
— Да еще как устал!
— Разве йигиты устают? Вставайте, расскажите мне сказку, которую вы услышали от моею отца.
Ходжа приподнялся на постели.
— Что пользы повторять сказку, слышанную от вашего отца?
— Нет! — с твердостью и капризно настаивала девушка. — Вы расскажете ту сказку, которую я не слышала от отца, а вы слышали.
— Какая же это сказка, которую вы не слышали, а я слышал!
— Какой хитрец, будто ему непонятно. Ну давайте начинайте рассказывать, я уже слушаю!
— Не понимаю! Если вру, то умереть мне моментально у ваших ног!
— Вай, не пугайте меня… Какой вы, оказывается, мастер запутывать разговор…
— Вот не сойти мне с места, никак не могу догадаться, какую сказку хотите вы.
— Сказать? — произнесла девушка, строя глазки и играя косичкой.
— Сказать…
— А вы хотите, чтобы я разжевала да в рот вам положила?
— О если б было так, проглотил бы с удовольствием, — расхохотался Ходжа.
— Смотрите, чтобы не встало поперек горла! Да не лишились бы того, что вам суждено, — сказала девушка обиженным тоном.
— О том, что мне суждено, аллаха буду молить, — воскликнул юноша и простер руки кверху.
— Умоляли лучше бы не аллаха, а меня…
— Умоляю вас, Махинисо, скажите же мне, какую сказку должен я рассказать. Вы только чуточку намекните, напомните мне, а дальше я и сам догадаюсь.
— Сказку о любви, о влюбленных, неужели так трудно было сообразить… — Девушка смущенно улыбнулась, и на ее длинных, изогнутых, словно сабля, ресницах задрожала слеза, похожая на росинку, что хрустально-чистая и прозрачная появляется рано утром на лепестке цветка.
Девушка была любимицей и баловницей матери. Мать хотя и проведала о тайной любви дочки к юноше, но свернуть ее с этого пути уже не могла. Увещевания, вроде тех, что тебе не ровня, что отец ведь не кто-нибудь, а мударрис в большом медресе, на влюбленную девушку не действовали. Рано или поздно, но матери пришлось все рассказать мужу, И вот однажды в поздний час, почти уж в полночь хозяин вошел в комнату крепко спящего юноши и бесцеремонно разбудил его.