Гроза

Коган Павел Давыдович

ПОГОВОРИМ О СЧАСТЬЕ

Поговорим о счастье. Вечер. Стихи. Окурки. Абажур. Зеленый свет. Не им ли мечен, В тоску, как в комнату, вхожу. Не им ли выдумана птица Та, синяя, И дым, и лед. (…По переулку у Мясницкой Простая девушка идет. Идет и думает, наверно, О культработе и стихах.) Не он ли вел меня в таверны, Морским прибоем настигал? И, заслонив твои ресницы, Звеня придуманным крылом, Летела синим светом птица Сквозь жизнь и сердце — напролом… (…Ноябрь. Вечер. Первый лед. По переулку у Мясницкой Простая девушка идет.) 1936

«Опять походкой воровскою…»

Опять походкой воровскою проходит

ветер по Тверской… И полночь вновь летит тоскою, полынной древнею тоской. Опять по трудному покою летит и рушится порой… Опять походкой воровскою проходит ветер по Тверской. И неожиданно, как урка, он свистнет песней горевой, и тишь шатнется в переулки от горькой радости его. И мне ль не издавна знакома та радость горькая. И вот иду на зов, иду из дому через тревогу, через лед. 1936

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

Иней. Снег. Декабрь. Тишина. Тишина не бывает тише. Малярийная бродит луна Рыжей кошкой по черным крышам. Ах, кому она, к черту, нужна, И собаки ее не съели… От метели и до вина, От вина до крутой метели, От стихов до пустой зари (Тишина, тишина какая… Непотушенные фонари… Непроснувшиеся трамваи…) Ты ходил под этой луной (Дьявол, холодно… «Пиво — воды». «Ресторан». «Подаеца вино») Мимо памятника Свободы, Мимо домика, где я жил, Мимо счастья на горностае. Что ты думаешь, расскажи, Что стихи чужие листаешь, Что ты думаешь? Что молчишь? Что рука опять задрожала? Зябко очень. Такая тишь. Закурить? Закурю, пожалуй. Хочешь, все расскажу? Про снег, Как сказала, что «нет», Про горе, Как приснилося мне во сне Без предела и края море, Как заснеженным декабрем Я любил, надеялся, путал, Как, любовь потеряв, обрел Тот покой, что дается круто. Хочешь, все расскажу? Молчишь. Улыбаешься. Милый… Милый… Тишь… Совсем заметает тишь, Видишь, комнатку завалило. Полчетвертого. Мы одни. Очень холодно. Тихо очень. Ах, какие морозные дни… Ах, какие морозные ночи… 1936

«Тебе опять совсем не надо…»

Тебе опять совсем не надо Ни слов, ни дружбы. Ты одна. Шесть сотен верст до Ленинграда Заснежены, как тишина. А я пишу стихи, Которым Увидеть свет не суждено. И бьют косым крылом просторы В мое обычное окно. И, чуть прищурившись, я слышу, Как каплет с крыш. Я слышу, как, Шурша, как шелк, Спешат по крышам Старинной выковки века, Как на распахнутом рассвете Ты слезы вытерла с лица. Так мир устроен — Дым и ветер, Размах и ясность до конца. 1937

ПОЭТУ

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя…

Н. Гумилев

Эта ночь раскидала огни, Неожиданная, как беда. Так ли падает птица вниз, Крылья острые раскидав? Эта полночь сведет с ума, Перепутает дни — и прочь. Из Норвегии шел туман. Злая ночь. Балтийская ночь. Ты лежал на сыром песке, Как надежду обняв песок. То ль рубин горит на виске, То ль рябиной зацвел висок. Ах, на сколько тревожных лет Горечь эту я сберегу! Злою ночью лежал поэт На пустом, как тоска, берегу. Ночью встанешь. И вновь и вновь Запеваешь песенку ту же: «Ах, ты ночь, ты моя любовь, Что ты злою бедою кр у жишь?» Есть на свете город Каир, Он ночами мне часто снится, Как стихи прямые твои, Как косые ее ресницы. Но хрипя отвечает тень: «Прекрати. Перестань. Не надо». В мире ночь. В мире будет день. И весна — за снега награда. Мир огромен. Снега косы. Людям — слово, а травам — шелест. Сын ты этой земли иль не сын? Сын ты этой земле иль пришелец? Выходи. Колобродь. Атамань. Травы дрогнут. Дороги заждались

вождя… «…Но ты слишком долго вдыхал тяжелый туман. Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя». 14 марта 1937

«Старый город над рекой дремучей…»

Старый город над рекой дремучей В древности своей, Над той рекой, По которой проплывают тучи Далеко, далече, далеко. Старый город над рекой воспетой, Как тебя любить и вспоминать? Оттепель. Потом весна, Одеты В дым каштаны, Губы сохнут. Лето. Ядра наливаются, чтоб эту Плоть природы грустному поэту Как-нибудь под вечер собирать. Предположим, полночь. Чайки дрогнут, Звезды пресловутые горят, Ходит парень поперек тревоги, Славный парень, честно говоря. Все ему, неясному, не спится, Все он видит, версты отстранив, Снег и снег, луна летит, как птица, Горе, заплутавшее в страницах, Длинную беду ночных страниц. Все он видит, как беду тасую, И ему до злой полыни жаль, Что живу, прищурившись, тоскую, И почти нетронутые всуе Все мои возможности лежат. Что отвечу? Я отвечу: Ладно, На ветру свежеет голова, Дым идет, Я не дышу на ладан, Снег идет, Еще могу как надо Петь, смеяться, пить и целовать. И еще скажу ему спасибо За слова, забытые давно, За дорогу, за тревогу либо За сердце, не все ль тебе равно. Так войдет он в жизнь, Как друг и случай, Этот парень. Так войдет в покой Старый город над рекой дремучей В древности своей, Над той рекой, По которой проплывают тучи Далеко, далече, далеко. 19 марта 1937

«На кого ты, девушка, похожа…»

На кого ты, девушка, похожа? Не на ту ль, которую забыл В те года, когда смелей и строже И, наверно, много лучше был? Ветер. Ветер. Ветер тополиный Золотую песню расплескал… И бежит от песни след полынный — Тонкая и дальняя тоска… На кого ты, девушка, похожа? На года, надолго, навсегда По ночам меня тоской тревожит Горькой песни горькая беда. 4 мая 1937

ЗВЕЗДА

Светлая моя звезда. Боль моя старинная. Гарь приносят поезда Дальнюю, полынную. От чужих твоих степей, Где теперь начало Всех начал моих и дней И тоски причалы. Сколько писем нес сентябрь, Столько ярких писем… Ладно — раньше, но хотя б Счас поторопися. В поле темень, в поле жуть — Осень над Россией. Подымаюсь. Подхожу К окнам темно-синим. Темень. Глухо. Темень. Тишь. Старая тревога. Научи меня нести Мужество в дороге. Научи меня всегда Цель видать сквозь дали. Утоли, моя звезда, Все мои печали. Темень. Глухо. Поезда Гарь несут полынную. Родина моя. Звезда. Боль моя старинная. 1937

«Люди не замечают, когда кончается детство…»

Люди не замечают, когда кончается детство, Им грустно, когда кончается юность, Тоскливо, когда наступает старость, И жутко, когда ожидают смерть. Мне было жутко, когда кончилось детство, Мне тоскливо, что кончается юность, Неужели я грустью встречу старость И не замечу смерть? 1937

ПОСЛЕДНЕЕ

Не надо. Уходи. Не больно. А сердце… сердце — ерунда. И не такой. Простой и вольной, Большой запомню навсегда. И не тебя, совсем не эту Любил. И верил и сказал Совсем не этой. Где на свете Та, для которой я писал? И пусть другой, на «Гере» якорь Подняв, опустит в глубину. Во сне приснишься — буду плакать, Проснусь — опомнюсь, улыбнусь. А если вновь потянет дымом И трубы грозы пропоют, Прочту стихи. Прощусь с любимой. Пойду в Испанию мою. И если пулей годы срежет, Мне будет умирать смелей За хлеб, за счастье и за нежность, За нежность девушки моей. 1937