Гроздья Рябины
Шрифт:
Однажды после работы, когда Герман зашел в детский сад за дочерью, его с тревожно-вопросительным взглядом встретила воспитательница.
– А Леру забрала мама…
– Когда?
– Сразу после обеда.
Дома его встретила встревоженная Лариса.
– Ваша жена приходила. С Лерочкой. Собрала чемодан и ушла. Я ей говорила, что нужно Вас дождаться, а она мне: “не твое дело, не суйся в чужие дела”.
Герман метался, как раненый зверь. У него подло украли его сокровище, лишили его смысла жизни…. Приехала старшая сестра Нина, надоумила:
– Ну, что ты терзаешься! Поезжай
Жена жила в небольшой комнате без удобств, при местной больнице. Голые стены со следами когда-то вбитых гвоздей, щелястый пол, щербатый казенный стол, два шатких табурета, железная койка у стены с тощим матрацем и серым казенным одеялом, голая лампочка без абажура свисает с потолка. За окном – больничный двор, по которому ходят люди в халатах, неестественно искривляясь в дефектах стекол. Запах сырости и лекарств, пропитавших известку. Лера сидела в пальтишке у окна молчаливая, поглядывала на Германа испуганно-виноватыми глазами. Жена ожидала его приезда и сразу отдала дочь.
– Забирай, ей с тобой будет лучше.
Лера молчала всю дорогу домой, сначала в такси до станции, там они перекусили. Молчал и Герман. В поезде она клевала носом, Герман раздел ее сонную, уложил на вагонном сидении рядом с собой. Лера не проснулась и тогда, когда приехали вечером в Караганду, Герман нес дочь на руках до самого дома, шикнул на возбужденную Ларису: “Тихо, разбудишь!” Лера открыла глазки, огляделась вокруг.
– Мы уже дома?
Они обнялись и всплакнули, теплые слезы смыли все прошедшие потрясения, жизнь продолжалась. Но самый большой праздник случился, когда приехали к бабушке. Вопль деда: “Лерочка приехала!”, теплые бабушкины пирожки, теплота бабушкиного дома. Лера повисла у бабушки на шее:
– Бабушка! Я больше никогда-никогда!
– Тише ты. Такая большая стала, мне уже тяжело.
Теперь они поняли, что нет места на земле лучше, чем этот дом на Ростовской улице, и что бы ни случилось, они всегда будут возвращаться сюда, в этот светлый и теплый родительский – бабушкин дом.
Случившееся еще теснее связало отца и дочь. Они заключили Торжественный Союз:
– никогда не врать друг другу,
– никогда не подводить друг друга,
– всегда выручать друг друга,
– всегда защищать друг друга,
– никогда не ссориться и всегда мириться.
Кончался суматошный день главного механика – бегом за Лерой в детский сад, накормить ее, выслушать все важные новости за день:
– Мальчишки из нашей группы опять подрались. Они всегда обижают Мишу, потому что у него нет папы, и Колька с Димкой его за это дразнят. Мне Мишу жалко, он такой хороший, и я за него заступаюсь, что у него нет папы.
– Молодец, правильно, нужно заступаться за тех, кого обижают. Ну-ка, быстрей доедай, пойдем в парк гулять.
– А ты мне доскажешь про Братца Кролика?
– Я же прошлый раз всё рассказал.
– Нет, я еще хочу, что было дальше.
Они бродили по парку, обрывки воспоминаний из далеких детских книжек приходилось досочинять, и озорной Братец Кролик раз за разом умудрялся обхитривать Братца Лиса. А потом
– Так, все, пора домой.
– Пап, ну еще немножечко!
– Нет, уже поздно, уже совсем стемнело, завтра дорасскажу.
Лера укладывалась спать, а перед сном читался неизменный Маршак, толстый том в зеленом переплете, и Лера на память повторяла вместе с папой любимые строчки стихов.
Лера засыпала, и в ночной тишине негромко начинала звучать Музыка. На прощанье перед отъездом Дина подарила Герману подборку из десяти грампластинок с классической музыкой. Там были: Первый фортепианный концерт Чайковского, конечно, в исполнении Вана Клиберна, его же Первая и Шестая – “Патетическая” симфония; Второй фортепианный концерт Рахманинова, “Лунная” соната и “Аппассионата” Бетховена, “Неоконченная” симфония Шуберта; Славянские танцы Дворжака, Первый концерт Грига, Шопен, Паганини, Моцарт.
Для Германа это было открытие нового мира, о существовании которого он ранее не знал. Так уж бывает: человек живет, уверенно идет по жизни и не знает о существовании других, параллельных миров – мира науки, живописи, музыки, мира Большого спорта или мира наркотиков. Случай, встреча с новым человеком – перед ним открываются ранее невиданные дали, и он, потрясенный, устремляется туда, покупает краски и холсты, гитару или боксерские перчатки, неожиданно для своих близких, становится художником или меломаном. Или наркоманом. Музыка затронула какие-то глубинные струны души Германа, и он стал фанатичным меломаном, покупал книги о музыке, все новые пластинки и слушал, слушал, проникал в удивительный мир музыки.
Сверкающим водопадом звуков обрушился на Германа Концерт Эдварда Грига, а ведь он ранее даже не знал о существовании этого волшебника из Норвегии. Первую часть “Неоконченной” Шуберта он воспринял, как личную трагедию, а вторую часть – примирение – яростно отверг. Нет, не может быть никакого примирения! Смешные, взаправдашние гномы ковали молоточками в пещере горного короля, безутешно тосковала по любимом Сольвейг, и Герман тосковал вместе с ней. Рождественской радостью и снежными просторами пела Первая симфония Чайковского, а Девятая – Бетховена возносила его на космические высоты бессмертия. Энциклопедию Жизни – фортепианные сонаты Бетховена, все тридцать две он мог слушать до бесконечности.
Музыка увлекала и Леру. Они с папой покупали хорошие детские пластинки и распевали:
Купила мама Лёше
Отличные галоши.
Галоши настоящие, красивые, блестящие,
И хочется ему же
Скорей пройтись по лужам…
И еще про “черного кота”, “опять мы с тобой поссорились” и многое другое. У Леры явно был музыкальный слух, ее следовало учить музыке.
В письмах к Дине он цитировал Леркины перлы:
– Папа, смотри, вон тётя пошла рыжая, и вон собака побежала, вся рыжая. Как мы.