Грозненские миражи
Шрифт:
Павел схватился руками за виски, замер. Картинки потускнели, начали исчезать.
— Нет! — шёпотом крикнул Павел. — Не надо! Ещё! Давай!
Гулко, словно пулемёт, забухало сердце. Голос замер, будто прислушиваясь, и Павел замер тоже. Так он сидел минут десять — прислушиваясь и надеясь узнать. Голос молчал, но не исчезал, как будто тоже прислушивался, что-то решал. Наконец, почти неслышно прошептал что-то успокаивающее и исчез.
Павел посидел ещё немного, вытер пот со лба и тихонько прошёл на кухню. Не зажигая света, вытащил из холодильника бутылку коньяка
Больше голос не возвращался.
Когда небо стало совсем тёмным, и громады небоскрёбов уже только угадывались на фоне звёзд, айлант опустил листья. Атака с ходу не удалась, но это было неважно. Главное — он нашёл всех троих. Все живы, почти здоровы и все в пределах досягаемости. Никуда они теперь не денутся.
Айлант довольно потянулся ветвями и задремал до утра.
Глава 2
Валентин Кулеев никогда не достиг бы таких высот, если бы не имел одного поистине незаменимого качества: он умел договариваться со своей психикой.
Он чётко знал все свои многочисленные достоинства и недостатки. С иллюзиями Кулеев расстался так давно, что уже и не помнил, страдал ли ими вообще. Прекрасно понимал свои возможности, никогда их не переоценивал, но и недооценкой тоже не страдал. Мир, со всеми его, так называемыми, сложностями, давно был для него «открытой книгой», и Валентин Кулеев отлично знал, что в нём возможно, а что нет. К невозможному Кулеев не стремился, но уж, если чувствовал, что шансы есть, стремился к намеченному невзирая ни на что. Его хватке мог позавидовать любой бультерьер, а пути достижения он вычислял лучше самого навороченного компьютера. При этом он отлично чувствовал, когда надо, сомкнув челюсти, не давать себе ни малейшей поблажки, а когда, уступая несовершенной психике, немного отступить. Чтоб передохнув, снова двинуться вперёд.
Со своей психикой Валентин Сергеевич Кулеев был на «ты».
Поэтому утром, проанализировав своё вчерашнее поведение, Валентин Сергеевич остался недоволен. Чёрт знает что! Расслабился, как… Ладно, проехали. Это просто минутная слабость.
Через пару дней он изменил своё мнение.
Настырный голос не отступал. Он, правда, стал не таким бесцеремонным и в те моменты, когда Валентин Сергеевич был особенно занят, старался не мешать. Другое дело, что его представления о том, что важно, а что не очень, были, мягко говоря, не совсем объективными. Это напрягало. Да что там говорить — это было совершенно недопустимым.
Впрочем, сказать, что Кулеев здорово расстроился или, тем более, запаниковал, значило бы пойти против истины. Он просто понял, что немного недооценил возникшую проблему. «Вопрос» требовал более серьёзной проработки.
Много времени проработка не заняла. Через пару минут вице-президент принял решение: надо немного уступить — пусть психика успокоится. Пусть почувствует себя хозяйкой. Ей, как и женщине, полезны иллюзии. А прекратить он всегда
Немного смущало, что на этот раз дурацкое подсознание тянуло его в далёкое прошлое, в те времена, когда Валентин жил в провинциальном Грозном. Не то чтобы Валентин Кулеев стеснялся своей молодости — вовсе нет. Просто воспоминания о ней были ему совершенно не нужны: они никак не могли помочь в настоящем. Да и чего там вспоминать, достаточно коротких записей в официальных документах: «Родился в г. Грозном, окончил…» И так далее. Достаточно.
Ладно, решено — так решено.
Валентин Сергеевич нажал кнопку внутренней связи и тихим уверенным голосом сказал:
— Вика, меня десять минут ни для кого нет. Кроме…ну, ты сама знаешь.
— Хорошо, Валентин Сергеевич, — мгновенно отозвалась секретарша. — Я поняла.
«Хорошая девочка! Всё понимает, и вообще…» — успел подумать Кулеев и провалился в прошлое.
— Ну что, Кулёк, где ж твоя звезда? Придумал фигню! Я ж говорил!
Валька удивлённо, будто в первый раз, оглядел стену музыкального училища, повернулся к Руслану и недоумённо пожал плечами.
— Ладно, — сжалился Русик, — считай, что мы не спорили.
Валька задумался, почесал голову и обречённо вздохнул.
— Не, Русик, так нельзя. Спор есть спор. Правда, пацаны?
— Правда! — подтвердил Витька. — Ты это кончай, Русик. Спорил? Спорил! Теперь не отвиливай!
Пашка, с трудом сдерживая смех, промолчал.
— Я отвиливаю?! — возмутился такой несправедливостью Русик. — Что болтаешь? Да пожалуйста! Давай марки, Кулёк, раз такой дурак!
Валька достал кляссер, открыл и стал рассматривать марки, нежно поглаживая их рукой — прощался. Закрыл, снова открыл, глянул последний раз на африканские пейзажи Бурунди и вдруг снова спрятал кляссер за спину.
— Пацаны, — сказал он, чуть не плача, — давайте ещё со стороны Сунжи посмотрим. А, Русик?
Руслан скривился, осуждая такую несдержанность, и нехотя кивнул стриженной наголо головой.
Через три минуты в несдержанности можно было упрекать уже его.
— Ты специально! — брызгая слюной, кричал Руслан. — Это нечестно! Гад!
— Чё «нечестно», Русик? — от Валькиного смиренного вида не осталось и следа. — Где «нечестно»? А это что?
Метрах в пяти над землёй, прямо на старинной кирпичной кладке явственно виднелась шестиконечная звезда. Ниже — тоже на кирпичах — было вырезано: «Храмъ Божий».
— Ты знал! Знал и… — теперь уже Русик еле сдерживал слёзы. — Так нельзя! Нечестно! Что ржёте?
— Слышь, Русик, — оборвал смех Витька. — Что ты разнылся, как девчонка? Подумаешь, пошутили!
— Пошутили? Так нельзя шутить! Так только вы все можете!
— Кто это «вы»? — прищурившись, поинтересовался Витька. — Договаривай!
— Русские! За такое в морду надо!
— Попробуй!
— Я тебя!.. Гад!
— Что «я тебя»? Что «я тебя»? Чечен!
— Брэк! — сказал Пашка, становясь между ними. — Хватит! Вы что — перегрелись? Муха?..