Грозное дело
Шрифт:
И тут Годунов как раз спросил:
– Ну что, пойдём посмотрим ту палату, где эта беда стряслась? Или тебе уже и так всё ясно?
– Нет! Откуда?! – поспешно ответил Трофим. – Надо идти, конечно! Надо на месте посмотреть.
И они пошли в сторону царской палаты. Трофим внимательно смотрел по сторонам и уже почти всегда угадывал, куда им поворачивать. Теперь, думал Трофим, если вдруг что, он и один уже не потеряется.
Прошли они не так и много и, не доходя ещё двух поворотов до царя, стали подниматься по широкой лестнице, потом почти
– Это здесь, – сказал Трофиму Годунов. – Тут они всегда стоят. Но тогда были другие и было ещё не темно.
Трофим осмотрелся. Слева, в конце перехода, был виден рундук, при нём сторожа и свет на рундуке. А вот с правой стороны было совсем темно и ничего не видно. Трофим спросил, что там.
– Там поворот, – ответил Годунов. – А за ним тоже рундук и сторожа.
– А где истопничья?
– Там же. За рундуком почти сразу.
Трофим кивнул. Годунов велел войти. Они вошли в покойную, она так называлась. Палата была просторная, большая. На полу – ковры, на стенах – парсуны. В красном углу – высокая мягкая лавка, к ней ступеньки, рядом ещё одна мягкая лавка, но эта уже без ступенек. Вдоль стен тоже лавки, но жёсткие. А в самом дальнем от двери углу, напротив печи, небольшой низкий столик, покрытый широким немецким рушником, а возле него две лавочки – одна стояла ровно, а вторая лежала поваленная.
– Вон там, – сказал Годунов и показал на столик, – у них было накрыто. Но не тронуто.
– А лавочка так и лежала?
– Да. А вот тут лежал царевич.
И Годунов показал на ковёр на полу. Стрелец посветил туда. Трофим увидел большое тёмное пятно.
– А государь вот тут лежал, – продолжил Годунов. – Он царевича вот так поддерживал.
– И что говорил?
– Ничего. Только головой вот так мотал. У него будто язык отнялся. Да он и сейчас ещё почти не говорит, ты сам же видел. А тогда… – И тут Годунов заговорил быстрее: – Я тогда здесь первым оказался! Я шёл мимо, вдруг слышу: кричат! Это Савва, истопник, кричал. Ну, я и побежал на крик. Прибегаю, а они лежат. В кровище!
Годунов громко вздохнул и замолчал. Трофим взял у стрельца огонь и начал им светить, рассматривать ковёр. Долго он его рассматривал! Туда-сюда похаживал, про себя считал шаги…
Потом остановился, отдал огонь, задумался. После спросил, не поднимая головы:
– А истопник чего?
– А истопник, – ответил Годунов, – сперва был сам не свой. Но после успокоили его, и он сказал, что некто вон из того дальнего угла вдруг выскочил и бац – царевича по голове! И убежал.
– Куда?
– Вот в том-то и беда! – сердито воскликнул Годунов. – Я, это Савва говорит, как это увидел, так и обмер. Царевич упал – и весь в кровище! Царь к нему. А он, это Савва, так он говорит, сразу в дверь и кричать: «Царевича убили! Царевича убили!» И побежал, и побежал, покуда его не схватили.
– А который убивал, он где?
– Савва говорит: не знаю, оробел.
– Здесь
– Одна.
– И Савва в неё выскочил?!
– В неё.
– И рынды его видели?!
– А как же.
– А того, другого?
– Нет. Никто, говорят, не выбегал. Один только Савва.
– Так, может, и не выбегал никто? – сказал Трофим.
– Как это? – строго спросил Годунов.
– А вот так, – сказал Трофим. – Не выбегал никто. Потому что кому выбегать? Никого там, может, не было. Может, это Савве только померещилось?
– А кто… это… тогда? – ещё строже сказал Годунов. – Их, если злодея не считать, только трое было: царевич, царь и Савва. – И вдруг быстро спросил: – Это Савва, что ли, на царевича тогда накинулся? А на злодея только говорит? Так было, да? Отвечай!
Трофим задумался. И тут же будто кто-то у него внутри сказал назойливо: «Скажи: Савва! Скажи: истопник! Савва на виске подтвердит, все подтверждают!» Трофим поморщился и даже отмахнулся. Если бы это был Савва, царевич разве промолчал бы? Нет, конечно. Сразу бы сказал. Да зачем это Савве? А…
Нет, подумал, оробев, Трофим, об этом и думать не смей. И он опять взял огонь, стал рассматривать кровь на ковре, потом наклонился ещё ниже, потрогал пальцами ковёр, там ворс был слипшийся, жёсткий, поднял ладонь, обнюхал пальцы и сказал:
– Железом пахнет.
– Каким железом? – спросил Годунов.
Каким, каким, хотел было сказать Трофим, обыкновенным, железным, да царским посохом, вот чем!..
Но удержался, прикусил губу. А Годунов опять спросил:
– Что? Может, кочергой?
– Ну, может быть, – растерянно сказал Трофим.
– Иван, – приказал Годунов. – А ну глянь там!
Один из стрельцов подошёл к печи, осмотрелся и сказал:
– Нет её здесь нигде.
– Как это нет?! – удивился Трофим.
И тоже подошёл к печи. За ним подошёл Годунов. Кочерги и в самом деле видно не было. Там были дрова, охапка, они валялись на полу. Это Савва их здесь выронил, когда увидел злодея, подумал Трофим. А вот совок с угольями. Вот помельцо. Но кочерга где? Как без кочерги топить?! Трофим шагнул вдоль печи…
И увидел! Кочерга стояла сразу за углом. Она была узорчатая, кованая, сразу видно, царская. Трофим наклонился к ней…
Но стрелец опередил его, взял кочергу и подал Годунову. Трофим посмотрел на Годунова. Годунов отдал ему кочергу. Трофим начал её осматривать…
И тихо охнул. Ещё бы! Кочерга была в запёкшейся крови, и там ещё был клок волос налипших. Трофим глазам своим не верил. Потом подумал: вот тебе и посох! На кого помыслил! А тут кочерга! И это только Савва, больше некому. Только если её не подсунули.
Трофим посмотрел на Годунова. И увидел, что тот и сам смотрит во все глаза на кочергу. Потом Годунов, облизнувшись, сказал:
– Как это Савва вдруг?! Он что это?
Трофим молчал. Потом сказал:
– Ну, может, это и не Савва. А тот, который выскочил.