Грозное лето

Соколов Михаил Дмитриевич

— Поручик, запишите фамилии наиболее отличившихся — капитан поможет, — коль этого не сделали нолевые начальники, и представьте мне к награждению.

— Слушаюсь, — козырнул адъютант.

Капитан сказал:

— Они все отличились, ваше превосходительство, так что записывать придется долго. Позвольте мне сделать это в Млаве?

— Хорошо, но не забудьте, пожалуйста, в лазаретной суматохе, — согласился Самсонов и, увидев на ближнем фургоне огромного солдата, перевязанного и так и этак, спросил: — А это что за молодец: перевязан весь, а сидит, как у тещи на именинах, и румянец во всю щеку.

— А это наш Поддубный, русский богатырь. Провалился в волчью яму противника,

но выбрался и рассердился: запустил руку в яму — и штыря как не бывало, с корнем вывернул. А потом это занятие ему понравилось, и стал выворачивать штыри и из других ям, так что даже немцы опешили и не стреляли. Но потом это ему надоело и придумал: накрывать ямы плетенным из хвороста щитом и действовать по-пластунски. И другим пример показал.

— Плетнями? — удивился Самсонов. — Какой молодец!

— И еще спас своего ротного: поймал немецкую гранату, брошенную в солдат, швырнул ее, откуда она прилетела, и подшиб пулемет противника и его команду — и тем помог роте ворваться в окопы немцев и взять их. Еще накрывал проволочные заграждения шинелью и преодолевал их, да генерал Артамонов грозил наказанием, когда выздоровеет. За порчу шинелей.

Самсонов достал свои серебряные часы, подошел к фургону, на котором разом все раненые затихли, и взволнованно произнес:

— От меня лично, братец. За проявленную храбрость и смекалку, да еще за спасение командира, — и отдал солдату часы.

Но солдат не решался принять их, застеснялся и сказал:

— Так мы ж — тверские, ваше превосходительство, чай, свою землицу-матушку православную обороняем, так что извиняйте, не за что.

Самсонов мягко возразил:

— Вы не правы. И заслужили большего, так что не обижайте меня. Берите на память от меня лично.

Солдат переглянулся с другими солдатами, послушал часы и решил взять их:

— Идут… Благодарствуйте, ваше превосходительство, а мы завсегда рады стараться.

Самсонов спросил:

— А почему не говорите, как с провизией? Говорите, говорите…

Поддубный вновь переглянулся с солдатами, те кивнули ему незаметно, мол, докладывай, и ответил:

— Дело прошлое, ваше превосходительство, так как мы теперь накормлены, а какие в окопах сидят — энти по два дня маковой росинки во рту не держали, так что извиняйте, если сказать: ни к едрене Фене Не годятся харчишки. И махорки даже нету, буркун приходилось искать, чтоб хоть затянуться как-нибудь разок. И газеток для цигарок нету. Вот какие дела, ваше превосходительство, за что нижние чины имеют недовольствие начальством, извиняйте заради бога.

Тут ездовой, что сидел впереди всех, как король на троне, расправил огнистую бороду, которой можно было улицы подметать, такая большая она была, и проговорил с полным пренебрежением:

— Нашел об чем толковать: о буркуне чи хоть бы про махорку, пропади она пропадом. — И Самсонову: — Стрелять уже нечем, ваше превосходительство, — вот она какая закавыка выходит клятая. Герман лупит по нашим трехпудовыми снарядами, как не больше, так что и в окопах, бают, нет спасения, а наши трехдюймовки не способны достать их, не докидают свои снаряды на целую версту.

Самсонов молчал, Самсонову было горько, и стыдно, и обидно слышать такие слова, которые солдаты конечно же относили и к нему, командующему, но что он мог сказать им в утешение? «Ничего. Ничего я не могу им сказать, солдатам. До сих пор об этом мне говорили корпусные командиры, но я все же надеялся, что они преувеличивают положение. Как же я могу вести сражение при таком настроении людей, когда они буквально голодают, не говоря уже о том, что им приходится экономить боевые припасы, и не

говоря уже о том, что тяжелая артиллерия противника деморализует их еще в окопах? А ведь война только началась. Что же будет через месяц? Через полгода, генерал Кузьмин-Караваев? Ведь это — по вашему ведомству. Впрочем, что вы-то могли сделать, коль фактический начальник Главного артиллерийского управления, великий князь Сергей Михайлович, более всего заботится, к тому же средствами государства, о благе своих сожительниц, нежели о снабжении армии пушками и патронами к ним?» — заключил Самсонов и прекратил дальнейшие расспросы, а пожелал раненым скорого выздоровления, поблагодарил за службу и пошел к стоявшему поодаль автомобилю, расстроенный и подавленный.

Автомобиль стоял в тени, под развесистой яблоней, увешанной крупными яблоками с румяными боками, источавшими медово-пряный аромат и такими соблазнительными, что так и хотелось сорвать и откусить хоть немного. Самсонов удивленно качнул головой, будто впервые видел их, и сказал: «Война, разрушение всего сущего царит, а природа живет своей извечной жизнью. Рядом со смертью…»

Механик и шофер, как и адъютант, о чем-то споря, не заметили, как он подошел к автомобилю, и с удовольствием хрустели яблоками. И вдруг поперхнулись, услышав позади себя грозное:

— Не срывать плоды! Вы не в окопах сидите на сухарях.

Механик и шофер выбросили яблоки в кювет и повинились:

— Виноваты, ваше превосходительство.

— И подобрать выброшенные яблоки! Здесь — не свалка.

— Слушаемся.

Самсонов устало сел в автомобиль и подумал: солдаты по нескольку дней не имеют горячей пищи, не получают хлеба и, тем не менее, идут в атаку даже по волчьим ямам и изловчаются преодолевать их таким оригинальным способом, что и инженер не сообразит. И раненые лежат на соломе, по нескольку дней, да еще не перевязанные как следует. Неужели санитарная часть не может обеспечить раненых несчастными соломенными матрацами? Или бинтами, или обыкновенной бязью, коей в магазинах — хоть пруд пруди? Равно как и хлебом, тоже обыкновенным, серым или ржаным, коего уж России-то не занимать?

И вспомнил, как он готовился к маневрам Туркестанского военного округа: предусматривалось все решительно, что потребно будет войскам, вплоть до махорки и папиросной бумаги для нее, вплоть до плиток прессованного семиреченского мака — сырья для опиума — на случай заболевания солдат дизентерией от воды из арыков; дать такому больному крупицу от плитки, обернутую в папиросную бумагу, и от болезни самой зверской через три часа не останется и следа.

Василий Иванович Покотило, бывший его помощник, был мастер по этой части — предусмотреть все впрок. Как он там сейчас? Всех казачков, надо полагать, подобрал в донских станицах и разослал по фронтам? Вот кого назначить бы начальником снабжения фронта: все до нитки доставил бы вовремя и в нужных количествах.

А ведь в генеральном штабе готовились к войне многие годы, устраивали игры на картах и на местности, хорошо знали планы Германии, в частности относительно Восточной Пруссии, и все же оказались к войне не подготовленными. Как и в японскую кампанию. Какой-то несчастный рок. До событий на Дальнем Востоке хотели дружбы с Японией, но получили войну. Потом хотели дружбы с Германией, и царь даже подписал с Вильгельмом в Биорке союзный договор, и вот вновь получили войну. Пытались годами привлечь на свою сторону Румынию и Болгарию, но румынский король Карол объявил нейтралитет и ждет, чья возьмет, и может выступить на стороне Германии и Австрии в любую минуту. И болгарский король Фердинанд не лучше, и турецкий султан Ахмет Пятый…